— Если ты этого хочешь, Глен, так и будет.
На том простом решении они и остановились, и Маккенна был рад этому. Она отправилась за ним верхом на лошади, разбрасывая песок и «рисовое» золото вместе с самородками вверх и вниз по извилистому руслу ручья.
— Вот что, — добавила она, смеясь, — так мы всегда сможем вернуться и взять всё сами — если, конечно, позже вернём себе разум.
Глен Маккенна посмеялся вместе с ней, сказав, что именно это и было у него на уме всё время и что его очень огорчает лёгкое разоблачение. Обоим им показалось в этот неловкий миг «безрассудства», что они настолько близки, как только могут быть близки между собой двое и насколько позволяет возрастная дистанция в четырнадцать лет; возвращаясь с верховьев ручья к месту, где старая Малипаи ожидала с вьючными лошадьми, они ехали колено к колену и, не таясь, держались за руки.
Покачивая головой с видом крайнего презрения, старая дама приветствовала их и добавила, что не следует терять время: впереди ждёт подъём на скалу.
Садясь в седло в соответствии с её призывом, Маккенна окинул взглядом верховья каньона и Площадку Индюшиных Яиц, заметив по-испански, будто огорчён тем, что не в силах спрятать и это тоже. Скво поглядела на странно бронзовеющий свет солнца в верховьях каньона и посоветовала ему не тревожиться.
— Оставь это Богу, — проворчала она. — Он позаботится об этом.
Маккенна кивнул, потянувшись за поводьями.
— Мать, — спросил он, последний раз окидывая взглядом вокруг, — не забыли ли мы чего-нибудь?
— Мне кажется, нет, ихо, — живо отозвалась та, — Ты сделал моему сыну достойную могилу, ты оставил этого пса по имени Юный Мики лежать непогребённым — пусть кости его побелеют — ты наполнил легендарную глиняную олью зряшным голым песком и гравием, чтобы те, кто придёт вслед за тобой, думали, будто золото Адамса похищено. Жажда белого человека к этому золоту исчезнет, и народ апачей станет почитать твоё имя. Он пощадит твой скот и женщин на сотню лет и зим вперёд. Нет, сын мой, тебе здесь больше нечего делать.
Маккенна взял дрожащую руку старухи и пожал её.
— Спасибо, мать, — промолвил он. — Я вспоминаю, что сказал мне старый Энх, и чувствую радость. Он спросил: «А ты тоже жаждешь золота, Маккенна? Ты такой же, как все белые люди, которых я знал? Продашь ли ты свою жизнь или честь, или честь своей подруги за жёлтый металл?» Я дал ему понять, что нет, и всё же едва не совершил всех этих постыдных поступков. Вот отчего я радуюсь, мать. Оттого, что мои руки не тяготит золото, а сердце не полнит жадность. Старый Энх может теперь спать спокойно.