А мудрые афоризмы я с тех пор не записываю. И лишь изредка, когда сумятица дел опутывает меня с ног до головы, я сажусь в кресло, закрываю глаза и предо мною встаёт прекрасное женское лицо с той фотографии. Несколько мгновений достаточно, чтобы вся паутина, опутывавшая меня, исчезла напрочь. Я дремлю и уже не понимаю, — то ли ветер гудит за окном, то ли он колышет старый вяз над далёкой могилой.
* * *
Матушка вернулась к вечеру. Увидев сидящего возле ворот писателя, ласкавшего главную местную кошку Муську, она улыбнулась. Но глаза у нее были грустные. Это заметил и писатель.
— Добрый вечер, матушка. Как доехали?
— С Божьей милостью, Арсений Васильевич.
— Устали?
— Есть немного. Ох, избалуете вы нашу Муську. Вы трапезничали? — все это матушка проговорила почти без паузы.
— Вас ждем.
Монахиня опять улыбнулась:
— Вы не правы, но мне… приятно.
— Как съездили?
— Как съездила? Не знаю.
— То есть? — удивился Арсений Васильевич.
— Что хотела — не получилось, но ведь все, что Бог не делает…
— Так значит, владыка..
— Да, не благословил. Велел все оставить, как есть.
— А как объяснил?
— Кто я такая, чтобы мне что-то объяснять?
— Человек.
— Наивный, вы, Арсений Васильевич. У нас же, как в армии — без послушания нельзя.
— Нет, это я как раз понимаю. Почему он не объяснил свое решение?
— Повторяю, не обязан он мне ничего объяснять. Значит, так надо.
Писатель хотел спросить: «Кому?», но сдержался. В самом деле, что он хотел еще услышать от матушки? С другой стороны… Ему было жаль матушку, чья мечта если и не рухнула, но в своем воплощении отодвинулась во времени на неопределенный срок, но в то же время в душе возникло чувство некоего удовлетворения решением епископа.
После трапезы Арсений Васильевич ушел к реке, на обрыв, как он сам стал называть это место. Там и нашла его матушка.
— Так и знала, что вы здесь, — сказала она и встала рядом. Вот так они простояли, молча, глядя вдаль, туда, где скрывалось солнце, чтобы до следующего утра отдать мир во власть темноте и мраку.
— Вы очень расстроились, матушка Евфалия? — нарушил наконец долгое молчание писатель.
— Да что вы! Если владыка сказал… — и вдруг осеклась, улыбнувшись виновато: «Простите! Зачем лукавлю? Конечно, расстроилась.
— Понимаю вас. Но я и сам…
Он хотел рассказать ей о своих сомнениях, но вдруг понял, что сейчас не самое лучшее время для этого. Матушка посмотрела на него:
— Почему не договариваете?
— Что? Я и сам такое переживал не раз.
Матушка улыбнулась:
— Теперь вы лукавите.
— Самую малость. Это хорошо.
— Что лукавите?
— Что вы улыбаться стали чаще… Вот увидите, все будет так как должно быть. Ведь у вас — мудрый владыка?