— Я не понимаю…
— Ой, Ксения Леонидовна, только вот этого не надо!
— Михайловна, а может барышня и впрямь не понимает.
— Тогда объясняй ты.
Орлов стоял перед женщинами все в той же позе — нога за ногу, руки в карманах брюк. Он уже собирался открыть рот, как в притихшей комнате раздался голос Галины Аркадьевны, до этого тихой мышкой сидевшей за книжным шкафом.
— Володя, не надо ничего объяснять. Пожалуйста.
— Да не буду я ни о чем жалеть, радость моя. Вот я тут о любви к профессии распекался, а ты знаешь, мне уже давно стыдно за то, что я журналист. Стыдно за газету, которую мы делаем.
— Не тебе одному, друг, — одарил коллег неполноценной чеширской улыбкой Саша Ремизов.
— Так хоть здесь пар выпущу… Но — продолжим. — Орлов вновь повернулся к Тяпкиной. — Ксения Леонидовна, посмотрите на часы.
— Десять тридцать.
— Полтора часа мы ждем начальника. В пятницу его уже в полдень на работе не было. И если бы не его заместитель…
— Да ладно тебе, Орлов.
— Помолчи, Лариса Ивановна. Это только Ксения Леонидовна не видит, кто, собственно, выпускает газету. Я тоже не безупречен. Скажу больше: перед вами пьяница. Бытовой пьяница. Вчера я пил, но вчера было воскресенье. Выпью и сегодня, но — вечером. И никто и никогда не увидит меня дошедшим до положения риз. Повторюсь, Ксения Леонидовна, я — бытовой пьяница. И пью не потому, что не могу не пить, а потому что жить, как мы живем, тошно. Увы, пока никто лучшего лекарства от тоски не придумал. А вот наш с вами начальник — просто алкаш. По большому счету мне его жалко. Его лечить надо. Вот вы спросили у Марии Михайловны, о какой прическе идет речь. А речь шла о прическе Владимира Николаевича, точнее, о его чубе. Когда хозяин чуба трезв, чуб спокойно лежит на высоком князевском чале. Правда, сам Князев, когда трезв, злой как собака. Тогда к нему лучше не подходить. Но стоит хозяину «принять», как чуб моментально принимает боевую стойку.
— Ой, точно! Только вот я никогда не видела, как чуб лежит. Ой! — и Ксения Леонидовна закрыла ладонью рот.
Смех, который вызвала реплика Тяпкиной, стал без преувеличения гомерическим.
— А я вот видел, год назад, — гордо объявил Ремизов.
— Да ладно тебе врать.
— Не вру, Олегович. Помнишь, Абакумов какой-то прием делал в «белом доме»? Лучшие люди района, грамоты и прочая дребедень. Я должен был их всех сфотографировать.
— А, вот ты о чем…
— Дай расскажу всем.
— Да все знают.
— Я не знаю, Владимир Олегович. Расскажите, Саша.
Ремизов благодарно показал Ксении все свои восемнадцать зубов.
— Так вот, закончилась вся эта официальщина, спели — станцевали, а потом — фуршет. Для узкого круга. Еды почему-то не много, а водки полно. Всех сразу предупредили — на все про все — двадцать минут. Пролетели они не заметно