Инструктор отрывисто называл имена, ухитряясь попадать точно в ритм. Новые граждане выходили к костру. При свете огня их лица казались медными, губы у многих лоснились от мяса. Не было варварских обрядов — никого не мазали кровью, не кололи иголкой, никто не плясал в перьях — только песня звучала, с каждым куплетом набирая мощь. В ней слышалась глухая, глубоко спрятанная угроза.
Инструктор надевал на шею каждому новому гражданину деревянную плашку на цепочке. Эти «деревяшки» походили на временное удостоверение Крокодила, как «БМВ» на «Запорожец». Когда последний в группе получил свое право, песня звучала на весь лес. Откуда-то появились трещотки, погремушки, самодельные барабаны; новые граждане — абсолютно, феерически счастливые — ринулись в танец вокруг костра. Крокодил ощутил зависть.
Новички, прибывшие сегодня, зависти и не скрывали. Крокодил исподтишка стал разглядывать лица: Полос-Над сидел грустный, воображал, наверное, что уже сегодня мог бы танцевать с победителями. Зеленоволосый Тимор-Алк устроился в стороне, плотно сжал губы и смотрел мимо танцующих, мимо огня, в пространство.
«Это наше право. Мы здесь по праву. Жены рожают детей — по праву. Учитель растит росток — по праву. Мы здесь по праву».
Тимор-Алк встал и ушел в темноту. Никто даже не повернул головы.
Крокодил, тоже сидевший чуть в стороне от общего праздника, поднялся раньше, чем понял зачем.
Белая спина Тимор-Алка далеко виднелась в светлой ночи. Крокодил догнал его. Мальчишка обернулся резко, как распрямляется пружина:
— Чего ты ко мне привязался, мигрант?!
Крокодил опешил. Зеленоволосый был, кажется, на грани истерики.
— Ладно, иди себе, иди…
Тимор-Алк ушел, шелестя травой. Крокодил постоял, слушая шум у костра. Вернулся в лагерь, неторопливо выбрал себе гамак и лег, не надеясь уснуть, глядя сквозь ветки в залитое светом небо.
Подростки из прежней группы, и с ними инструктор, уехали после полуночи, и в лесу снова сделалось тихо.
* * *
— Человек — свой хозяин.
Аира, чисто вымытый, с каплями речной воды на груди и плечах, стоял перед претендентами. Все — и Крокодил — стояли перед ним, одетые в короткие свободные штаны.
— Человек не позволяет обманывать себя. Человек видит то, что есть, а не то, что хотелось бы.
Аира не закладывал руки за спину, не скрещивал на груди, не тер ладони, ничего не вертел в пальцах и не помогал себе жестами: его руки были опущены, но язык не поворачивался сказать о них «висели». Аира говорил «человек», и Крокодил понимал, что используется слово с множественным значением: «полноправный гражданин», «хозяин». Он понимал, что по-русски это звучало бы по-другому, и маялся, как принцесса, которой под матрац подложили булыжник.