— Ну вы там скоро? Давайте по бочкам! А то мне этот пейзаж за окном порядком надоел. Столько лет смотрю, смотрю, а там одно и то же!
Молчун прошлепал босыми ногами по истертому до прозрачности в некоторых местах линолеуму и, попробовав ногой воду, ловко соскочил в бочку, сверкнув при этом голыми мускулистыми ягодицами.
— Будет остывать, — сказал ему Красавицкий, — махни рукой, добавим горячей.
Молчун кивнул и, погрузившись в горячую воду по подбородок, невольно расплылся в улыбке, а Сергеев подумал, что, наверное, это была первая ванна в его жизни. От этой мысли его накрыла такая волна нежности к этому смуглому, худому парнишке, с телом, покрытым шрамами, более подходящими опытному гладиатору, чем юнцу, что Михаил едва не задохнулся.
— Головко уже пару лет пытался поиграть в Макаренко, — произнес Красавицкий извиняющимся тоном. — Все ему хотелось открыть путь к светлому будущему грядущим поколениям.
— Ну, честно говоря, Тимур это начинание поддерживал, — добавила Говорова, стряхивая пепел в консервную банку. — По крайней мере, на начальном этапе.
— Было дело, — признал Тимур и опять потер в смущении подбородок.
Михаил прошел к своей бочке. Вода была горячей, самую малость отдающей химикатами, но все равно восхитительной.
Окунувшись, Сергеев уже через четверть секунды почувствовал, что засыпает. Он запрокинул голову, коснувшись затылком воды, и осторожно пошевелил пальцами ног. Сон наваливался на него с упорством туга-душителя, оседлавшего свою жертву. Под веками зудело, словно глаза засыпали крупным песком. Он рывком погрузился под воду и вынырнул, отфыркиваясь. Это чуть-чуть помогло.
— В общем, — продолжил Красавицкий, — ты же знаешь, что мы привечаем всех, кто приходит. Лишь бы правила выполняли. Никто без работы не остается. Лишних здесь нет — каждый человек на счету. Чего мне было возражать? Тем более, ты же знаешь Борьку, он мертвого уговорит.
— Короче говоря, — Говорова с силой раздавила окурок о край банки, — он собрал детей со всей округи. Дети как дети. Гринберг их от лишая лечил, от фурункулеза. Вшей повывели. Две бывшие училки из наших начали их учить уму-разуму. Из десятка ребят только двое читать могли. По слогам, правда, но тут не до жиру. И тут, мать бы ее безымянную так, черт принес эту девчонку. Мне она сразу не глянулась — на кошку бесшерстную похожа чем-то. У моей соседки до потопа жила такая — египтянка, кажется.
— Ну ты уж не преувеличивай, — попросил Красавицкий, — волосы у нее были.
— Я не сказала, что волос не было. Знаешь, Сергеев, в движении это было, в грации ее. Вот такая вот дистрофичная лысая кошка с хвостом, как у крысы, только длиннее. Погладить противно, и все про себя думаешь, кто ж это так тебя обстриг, милая? Мне бы на татуировки глянуть — мужики, понятно, стесняются. Ей лет четырнадцать-пятнадцать, как она говорит, а формы уже на все двадцать пять — какие уж тут мужики на осмотре!