Но все равно, увидев присевшего у двери на собственные пятки Локтя, Михаил подобрался, чтобы не сказать — напрягся.
— Привет, — ответил Локоть, не поднимаясь. — В гости, что ли?
— Угадал, — буркнул Сергеев.
— Не бздишь? — на физиономии Локтя, широкой и откормленной, покрытой редкими бледными веснушками, появилась злорадная улыбка. — Она тут выла, как волчица. Макс рассказывал?
Сергеев кивнул, осматриваясь.
— Ее когда вязали — чуть не убили. Пока по башке прикладом не дали, всех калечила. Малая, а сильная. Тебе открывать?
— Угадал.
— Ей там рот заклеили, чтобы не напела охране чего не того. Ты не отлепляй пластырь-то!
— Что я с ней, на языке жестов буду разговаривать? Чего я туда, по-твоему, лезу? На экскурсию?
— Ты, Сергеев, мужик смелый, — осклабился Локоть, — но дурной. Пристрелили б вы ее. Спокойней было бы всем. Ты просто не слышал, как она воет! Ты так не загудишь, даже если тебе яйца резать будут! Нелюдь она!
— Не умничай, — сказал Сергеев, — открывай.
— Ну, смотри, — прокряхтел Локоть, вставая, — не говори, что тебя не предупреждали.
Он поставил ружье к стене и единственной своей рукой повернул колесо многорычажного замка. Внутри массивной металлической двери что-то щелкнуло и зашелестело. Стержни ригелей проскользнули по масляной пленке и легли в пазы, провернулись жирно умащенные солидолом массивные дверные петли.
— Давай, камикадзе… — с улыбочкой произнес Локоть, снова беря в руку ружьё. — Дуй. Выпытывай. Самый умный он у нас. И поумнее были. Керосинка слева. Спички есть?
В бывшем бомбоубежище было темно и очень холодно. Где-то далеко впереди звонко падали на пол водяные капли — ритмично, как отметил про себя Сергеев, по одной в секунду.
Локоть держал дверь открытой, пока Михаил не нашел самодельную керосинку и не зажег грубый фитиль от своей зажигалки. Свет лампа давала неверный, желтоватый и колеблющийся. Если судить по запаху, залит в нее был не керосин — пахло совсем уж тяжело и мерзко.
Как только фитиль разгорелся, Локоть захлопнул дверь и замки лязгнули, как орудийные затворы. В полумраке Сергеев едва различил лежащий у стены куль, из которого торчали коленки. Он поискал глазами, на чем бы устроиться, и нашел: вдоль стены располагалась неширокая лавка, вся осклизлая, заросшая плесенью и еще чем-то клочковатым, напоминающим мох. Тут же валялся сломанный трехногий стул, но при всей своей шаткости он показался Сергееву более привлекательным — к лавке и прикоснуться было противно, не то чтобы сесть.
Он переставил лампу поближе к тому, что напоминало мешок, ухватил с пола колченогое сооружение и сел лицом к спинке, чуть наклонившись, чтобы не опрокинуться набок.