Я приказал заложить карету и выехал в Уорик, до которого от нашего поместья было совсем недалеко, там отыскал я по описанию гостиницу, где остановился старик и где стояла его лошадь, в то время как сам он отсутствовал, навещая – по моему убеждению – таинственных незнакомок. Я снял комнату по соседству и стал терпеливо дожидаться его возвращения. Едва старик вернулся, я попросил хозяина доложить, что некий джентльмен будет рад несколько минут разделить его общество.
Старик немедленно явился со смиренным и в то же время независимым видом, что свидетельствовало о его знании света и расположило бы меня к нему, даже не будь он связан таинственными узами с кумиром моего сердца. Никто, однако, не бывает нам так симпатичен, как тот, кто преданно служит предмету нашей страсти.
Был он худощав, малого роста; выражение его лица говорило о природном уме и проницательности, а также честности – если верить постулатам физиогномики.
В преамбуле к той просьбе, с которой я намеревался обратиться к этому человеку, я заверил его, что мною движут не заурядное любопытство и уж тем более не коварный умысел, но что одно знакомство, коим я обязан случаю, породило в моей душе нежнейшую и искреннейшую заинтересованность в благополучии двух особ, которые, как мне стало известно, дороги ему самому и в определенном смысле находятся под его покровительством. Я сообщил свое имя (которое было уже ему известно) и пообещал, что то доверие, каким он, возможно, соизволит почтить меня, ни в коем случае не будет употреблено во зло – напротив, посвящение меня в тайну послужит на благо обеих дам и мое собственное. В любом случае, убеждал я его, из этого не может выйти никакого вреда: честь моя порукой, что я стану свято хранить тайну от всего света, и, если он того потребует, даже вышеупомянутые особы останутся в неведении относительно моей осведомленности. Я дал ему слово джентльмена неукоснительно придерживаться строжайших правил поведения по отношению к означенным дамам и не предпринимать никаких шагов без его ведома и согласия.
Старик с почтительным вниманием выслушал мой монолог. Хотя он безукоризненно владел собой, мне показалось, что лицо его дышит неподдельной искренностью и прямотой, – это породило в моей души радужные надежды и, пожалуй, обмануло бы и более искушенных знатоков человеческой психологии, чем был в ту пору я.
– Ваша светлость, – молвил он, – так вы и есть тот джентльмен, которому моя дочь и юная леди столь многим обязаны? Что ж! Я чрезвычайно рад случаю выразить вам свою признательность. Бедняжки! Да, сэр, они действительно нуждаются в вашей доброте. Но что касается вашего желания знать все об этом деле, то миссис Бернард строго-настрого запретила мне открывать кому бы то ни было причину их бегства. Но вы такой достойный джентльмен, что, думается мне, нет особой нужды таиться от вашей светлости, а посему… Но смотрите! Вы ни за что на свете не должны признаваться, что я открыл вам секрет: это может спугнуть их. Если вы принимаете мое условие…