Но наконец все формальности окончены. Бережно поддерживая под руку супругу, Василев спускается с паперти. За ним следом идут к своим коляскам посаженые родители, шафера и гости. Кучера покрикивают на застоявшихся лошадей и, когда дружка, оглядев свадебный поезд, дает знак трогаться, хлопают вожжами по лоснящимся крупам, чмокают губами и, выбираясь на середину улицы, пускают рысаков вскачь. Гремят колокольцы, бубенчики, визжат девчата. В конце поезда пиликает гармошка. Вдоль дороги плотным облаком крутится пыль.
Несколько ранее в трактир, приткнувшийся углом к берегу реки, вошел высокий, сутуловатый мужчина. Тяжело переступая ногами, обутыми в намокшие ичиги, он направился к стойке.
Трактирщик дремал, опустив на прилавок плешивую голову. Услышав шаги, он приподнялся, близоруко прищурился и посмотрел из-под ладони.
Мужчина взмахнул рукой.
Митрич, здорово! Как живешь? Как торговлишка идет?
Порфиша, ты?
А то как? Я и есть.
Давненько тебя не видать было. Я уж подумывал, что должок-то твой в поминанье за упокой записать придется.
Должок?
Ну да. Али запамятовал?
Выходит, так. А коли должен — отдам, Митрнч. Ей-богу, отдам. — Порфирий помолчал и потом сказал просительно: — Дай сороковку, с дороги душа мрет.
Оно-то бы и дать тебе не штука — мужик ты хороший, да уж больно много ты у меня запил. Скоро ль мы этак-то с тобой сквитаемся?
Да сколько же должен я тебе, Митрич? Убей — не помню. Вроде нет ничего.
А мы, Порфиша, в записи заглянем, — предложил Митрнч, — милое дело. Может, я и запамятовал. С кем греха не случается? Может, и верно, не должен ты мне.
Митрич не спеша достал очки, протер их подолом рубахи, надел, поправил на переносье и полез в конторку за книгой. Наслюненными пальцами переворачивая листы, искал нужную запись. Глаза Порфирия беспокойно следили за ним.
Во-от, — протянул Митрич, упираясь желтым обломленным ногтем в какую-то цифру, — тринадцать рублев шпшнадцать копеек, Порфишенька. Аль не припомнишь? Гляди. Запись верная.
Порфирий молчал.
Что и делать с тобой-от, я и не знаю. Ин дать еще сороковку?
Порфирий исподлобья глядел на жирное скуластое лицо Митрича и что-то соображал, пощипывая неровно отросшую темно-русую бороду.
«Врет, подлец, — мелькали у него мысли, — приписал. Обманывает. Не должен ведь я ему. К черту и с сороковкой, — уйти… Отдам ему деньги, как с Ивана Максимовича получу, — и конец, не зайду больше и пить не буду, сделаю, как задумал. Сдержусь! Кабы сдержаться! Лизке по-легше было бы…»
Митрич видел, как перебегают тени на лице Порфирия. Хитрый старик сразу смекнул, о чем задумался мужик.