Гольцы.
Сухие, безлесные горы с шапками каменистых осыпей. Нет на гольцах ни жилья человеческого, ни пешеходной тропы, редкий зверь забредет на гольцы — нет там для него ни постели, ни питья, ни корма; даже лесной пташке сесть не на что спеть свою песню. Стоят они черные, неприютные, и секут их в открытую грудь летом холодные дожди, а зимой — снежные вьюги. Безжизненные, пустые…
Но кто знает, какие сокровища таят в себе недра гольцов? Кто пробьется в их глубь сквозь истрескавшийся черный камень? Кто растревожит, заставит дышать эту мертвую землю и скажет: живая! Скажет: всякая земля живая! Скажет: вовсе нет мертвой земли!
Вокруг гольцов бескрайная зеленая тайга. Но глухо, мертво и в тайге, когда над нею ночь и серые туманы расползлись по открытым долинам. И тогда еще суровее становятся вершины гольцов. И кажется, что нет для них иной судьбы, иного удела. Стойте, медленно рушась в бесплодный черный щебень…
Но будет светлое утро и будет солнечный день! И все заблестит, вымытое грозовым ливнем. И защебечут птицы в лесу, и зашумят на свежем ветру колючие иглы сосен. Говором людей, пришедших с лопатами и топорами, наполнятся гольцы. Все оживет!
А пока над горами ползут седые туманы, закрывают тяжелой, сырой пеленой всю тайгу окрест. Тянется длинная ночь. На востоке не алеет заря. И только еще близятся первые признаки рассвета…
Стаи голубей носились над церковной оградой: то, сухо шелестя широкими крыльями, оии стремительно взвивались ввысь, то, словно снежная метелица, кружились над самой землей. Отдельные, отбившиеся от стаи голуби садились на золоченые кресты, на крышу притвора и, дробно стуча по железу коготками, бегали по самой кромке. С любопытством поглядывая вниз, на затопившую всю улицу толпу людей, они ворковали призывно и нежно. Но иногда в их беззаботную суетню вносил смятение большой взъерошенный ворон. Он камнем падал на крышу с вершины ближнего тополя и, разогнав голубей, делал несколько медленных шагов с чванно поднятым вверх блестящим черным клювом, а потом, как бы нехотя, взлетал на прежнее место.
Вдруг толпа людей сгрудилась у церкви, зашумела. Все взгляды сразу устремились в распахнутые двери притвора. На паперти появились новобрачные.
Иван Максимович Василев уже к сорока годам мужчина. Он весьма представителен: строен, высок, сухощав; черная короткая бородка плотными колечками обрамляет его узкий энергичный подбородок. Волнистые волосы зачесаны назад, и оттого лоб Ивана Максимовича кажется очень крутым и высоким. Из-под полуопущенных мясистых век хитрецой поблескивают темно-карие глаза.