Поесть приносят трижды в день. Еда плохая, но герцог не приказывал морить узника голодом, поэтому еды много. И полный кувшин горьковатой воды. Он регулярно моет руки, лицо и шею, не давая себе зарасти грязью. Идёт второй месяц его заключения. Герцог до сих пор не сменил гнев на милость, а на ежедневные предложения выдать бунтовщиков он отвечает одинаково: нет. Я дал слово.
Со скрипом отворяется дверь — пришёл тюремщик. Он привык уже не обращать внимания на его ежедневную возню: принести еду и воду, сменить парашу, сменить солому в тюфяке. Но сегодня тюремщик ведёт себя как-то необычно. Он ходит вокруг узника кругами, изредка пытаясь заглянуть в лицо. Собственный же лик тюремщик прячет в складках капюшона, и он никак не может его узнать.
— Ролли? Вэйд? — спрашивает он задумчиво.
— Не узнали, господин? — звучит знакомый голос, тюремщик распрямляется во весь рост, сутулость исчезает...
— Голос? Ты? Здесь?!
— Да, господин. Вы умеете держать слово! Ни один из наших не был схвачен или казнён, ни одно из наших условий не было нарушено.
— А герцог? — удивляется он. — Разве герцог..?
— Он пытался. Он очень пытался. Но солдаты совершенно бездарно исполняют его приказы, в казармах говорят, что когда вы выйдете, ни один из нарушивших ваши указания не доживёт до следующей весны... А вам они верят.
— Хорошо. Я рад это слышать. Но что здесь делаешь ты?
— Я пришёл за вами!
— За мной? Зачем?
— Поговаривают, что герцог скоро прикажет вас казнить. Мы хотим помочь вам, с нами бургомистр и... ещё несколько влиятельных людей.
— Но куда я пойду? Кому я нужен?
— Нам. Всем нам. Честные люди так редки, что ценятся на вес золота. Вас приглашает к себе князь... без всяких условий. Он обещает вам защиту и покровительство.
— Я дал слово.
— Что? Какое слово? Герцогу?!
— Я поклялся служить ему верой и правдой.
— Вас же казнят!
— Я дал слово.
— Вы что — не понимаете? Герцог предал вас, отдал в залог вашу честь за наши жизни.
— Вы же живы?
— Только потому, что вы такой осёл! Если бы не ваше упрямство...
— Если бы не моё упрямство, я бы не сидел здесь, вы были бы мертвы, и не пришли сегодня ко мне. Я рад, что я честный человек. Действительно рад...
— Чёрт! Да вы... осёл, упрямый осёл!
— Меня рано оплакивать. И я не стою ваших сожалений — не такой уж я хороший человек, как вам кажется...
Его вывели из темницы, помогли помыться, постригли и одели. Из прежней одежды он попросил оставить только старую серебряную фибулу — круг, разделённый пополам ломаной стрелой. Модельер герцога поморщился при виде такой безвкусицы, но ничего не сказал. Через два часа, посвежевший и помолодевший, но по-прежнему бледный, как смерть, он предстал пред очами герцога.