— Так вы для этого меня звали? — холодно спросила она. — А вы хоть знаете, сколько мне пришлось просить и договариваться, чтобы освободиться?
— Мне в самом деле жаль, Генрика, — сказал он устало.
— Вы способны о чем-то жалеть?
Он вздохнул.
Официант с усиками соблазнителя нес на серебряном подносе два бокала с напитком темно-орехового цвета.
— Мадам, мсье… — поклонился он до самого пола. Генрика отпила немного из бокала. Изучающе посмотрела на официанта, потом на Войтеха. Снова отпила.
— Неплохо… Может, вы мне скажете, что я тут буду делать одна?
— Отдыхать; вам это необходимо.
Она отрицательно покачала головой.
— Остается только напиться — теперь я не перенесу одиночества.
— Но, пани доктор…
— Вы вернетесь до конца недели?
Он коротко рассмеялся.
— На отдых больше не приходится рассчитывать. Если на самом деле заело коронку, хлопот не оберешься. Недели две буду крутиться как белка в колесе. Хорошо, если как-нибудь вечером смогу вырваться к вам.
— Хоть какая-то надежда, спасибо, — сказала она саркастически, — Я чувствую себя, как соблазненная и покинутая девушка.
— Генрика…
Она приложила палец к его губам.
— Я знаю, что тут ничего не поделать. Жаль, что это нам все испортило. Когда уезжаете?
— Прямо с утра.
— А после обеда пойдете со мной покупать тот ковер?
— С удовольствием.
— Мы должны получить его за полцены. Вы будете изображать моего конкурента, но предложите только четверть того, что он запросит. Разумеется, мы с вами незнакомы.
— Не знаю, сумею ли я…
— Боже мой, почему вы так непрактичны? Вы должны суметь! Не позволите же вы меня обобрать. Ковер и десятой части не стоит того, что он просит. Если я получу его за полцены, то и тогда торговец будет в барыше. Теперь я пойду прилягу, а в четыре встретимся, да? — Она допила виски. — Еще одна такая, и я окосею. Если вдруг просплю, зайдите за мной.
Он подумал, что мир совсем не таков, каким видит его человек. Надо бы иметь бесчисленное количество глаз, чтобы увидеть хоть часть множества его ликов. Но может, у него вообще нет никаких ликов, он просто бесконечно переменчив. Из окна отеля «Магриб» — один, в Бир-Резене — другой, иной мир виден из темницы Тиссо и уж совсем на все эти непохожий — из окон пражской квартиры. Он вообще не узнал бы его, если бы мог посмотреть вокруг глазами Генрики или того человека с автоматом. Ничего определенного, постоянного. Не за что ухватиться, единственная мера ценностей — в самом человеке. А может, и в нем ее нет, или не знает он ее до сих пор. Нет, никто не видит мир таким, каков он на самом деле. Есть только множество точек зрения.