— Ишь какая злая, — обижается Ирлик и внезапно подмигивает Азамату. Потом снова обращается ко мне: — А я думал, спасибо мне скажешь, что подкинул тебе материала для резьбы по мясу.
— А я как раз хотела поинтересоваться, за каким шакалом надо было забрасывать меня к Кириллу, — сообщаю я несколько тише.
— На страх врагам, конечно! — радостно отвечает Ирлик и снова покатывается со смеху. — Ты бы видела их физиономии, когда… ой, не могу, у меня чуть брюхо не треснуло! И всего-то понадобилось два слова заклятия, а какой эффект!
— Какого заклятия? — моргаю я.
— Ну как же, для подначки! А то ты по природе слишком уж разумная и миролюбивая, а мне так скучно! — Ирлик улыбается так широко, что становится непонятно, где кончаются зубы и начинаются ожерелья.
— Так это ты… — начинаю я, но возмущением все слова смывает. Кое-как совладав с собой, я корчу кривую рожу. — Отлично. Спасибо, что хоть сказал, а то бы я всю оставшуюся жизнь мучилась, что это у меня переклинило внезапно, — я хочу ещё что-то добавить, но снова оглушительно чихаю. — Вот и простудилась из-за тебя!
Ирлик на секунду перестаёт хохотать и всматривается в меня, прищурив густо накрашенные глаза. На его лице появляется и тут же исчезает кривая ухмылка понимания, после чего он одним плавным движением оказывается прямо передо мной в позе «лотос», прикладывает обе разрисованные когтистые ладони к моему животу и дует на них. Меня прошибает жаром.
— Что ты… — начинаю я, но он перебивает.
— Чада твои будут здоровые и прекрасные, как я. Что внутри, что грядущие.
Протараторив всё это, он откидывается назад в приступе божественного хохота, выгибается, совершает умопомрачительный кульбит (и как в юбке не запутался, понять не могу!) и перекидывается маленьким алым мангустом, который, напоследок пошевелив подвижным носом, исчезает в расщелине скалы.
Я несколько прифигеваю от множественного числа и ошарашенно провожаю взглядом яркого зверька, когда вокруг меня начинается какое-то движение. Очнувшись и оглядевшись, я понимаю, что все мужики вокруг попадали на колени за исключением Старейшины, который сплёл пальцы халой и беззвучно шевелит губами, и Азамата, который вцепился в меня, как клещ, и смотрит счастливо и обалдело.
Я осторожно прокашливаюсь — и чихаю.
— Можно уже встать, — говорю сиплым голосом, вытирая нос платком, который Азамат мне протянул. — Он ушёл.
В ответ по коленопреклонённой толпе пробегает волна восклицаний:
— Белая богиня!
— Всеобщая мать!
— Владычица судеб! Вечная весна!
Я беспомощно поворачиваюсь к Азамату. Он обозревает происходящее, как мне кажется, с юмором. Во всяком случае, мне хочется надеяться, что он не начнёт опять городить околесицу про моё божественное происхождение. Он переводит взгляд на меня, и уголки его губ слегка дёргаются.