и Уэксфордом вспыхивали столкновения; британских солдат и наёмников находили убитыми в полях; судьям грозили возмездием; доносчиков били бичом; женщинам обрезали волосы, если они принимали захватчиков.
В этих пылающих хижинах я увидел несчастье моего народа — со времён свирепого Кромвеля до захватчика Лейка мой край не знал ничего, кроме страданий.
Городок Эннискорти был пуст, когда я скакал по его улочкам к трактиру «У старого Радда». Сонный конюх взял Майю за повод, когда я с грохотом влетел на конный двор. В трактире было тихо, как на кладбище; когда я огляделся, меня проняла дрожь.
— Седло я возьму с собой, — сказал я конюху.
В доме все спали. Он проводил меня в комнату в мезонине. Я бросился на кровать и заснул.
Когда я проснулся, солнечный свет струился в окно. Мне казалось, что я и двух минут не проспал. Я почувствовал себя освежённым и бодрым, ужас, охвативший меня при виде пылающих хижин, исчез. Прекрасное майское утро заглядывало в окно. А возле моей кровати стоял весёлый толстенький человек с красными пухлыми щёчками и рыжеватыми волосами.
— К твоим услугам, Джон Риган, — сказал он и поклонился.
Я сел в постели.
— Вы знаете моё имя?
— Ах! — Он раздвинул занавески пошире, и солнце залило комнату. — Таким, как я, положено знать о важных людях, которые приезжают и уезжают, ведь мы стоим на дороге из Уэксфорда в Дублин.
Он хитро улыбнулся и потёр руки.
— Да, не впервой человека узнают по его лошади. Ты спал, а я смотрел на тебя — ты вылитый Шон Риган. Он член «Объединённых ирландцев», а живёт в Уэллсе. Замечательный человек! Он когда-нибудь называл тебе моё имя: Джо Лихейн? (Я не отвечал. Я натягивал свои клетчатые штаны.) Ты мне не доверяешь, сынок?
— Нет, — сказал я.
— Вот уже семь лет, как твой отец у меня останавливается. Хочешь, докажу?
Он вызывающе усмехнулся, уперев руки в бока, и я сошёл вслед за ним вниз на конный двор, где конюх чистил Майю щёткой. Он назвал её по имени и бросил ей кусочек сахара; она поймала его на лету, а потом подошла к нему и, тихонько заржав, потрогала его лицо губами.
— Что же, если не хозяин, так хоть лошадь мне доверяет, — сказал Джо Лихейн. Вернувшись в мою комнату, он спросил — Седло у тебя, видать, такое душистое и мягкое, что ты и спишь с ним?
— Я в нём деньги держу, — отвечал я, плеснув в лицо прохладной водой, поймал брошенное им полотенце и вытерся так, что щёки разгорелись.
— Да ты, сынок, смышлён и находчив, это хорошо. Только тебе придётся быть ещё понаходчивее, чтобы ответить на некоторые вопросы, которые тебе здесь зададут. Куда едешь?