– Это же Тартищев! Старый легаш Тартищев! Бугай приказал только вправить ему мозги!
Федор Михайлович лежал неподвижно лицом вниз. Он слышал голоса, но не разбирал слов. Лошадь слегка похрапывала неподалеку от него, однако он не мог пошевелить ни руками, ни ногами и тщетно силился сдвинуться с места, чувствуя, как пот от мучительных усилий струйками стекает по спине и лицу. Заставив себя напрячь плечи, он с превеликим трудом встал на колени и только тогда сумел приподнять голову от земли.
Тем временем Данила успел затащить бесчувственного татарина в пролетку. Прыщавый, чья правая рука висела как тряпка, продолжал канючить:
– Всего один разочек, и я его урою! Ну, разочек!
– Оставь его, – рявкнул Данила, – лезь на свое место!
Тартищев поднял голову. Прыщавый, выругавшись, запрыгнул на место кучера, натянул вожжи одной рукой, прикрикнул на лошадь, и пролетка медленно покатила прямиком на Федора Михайловича. Данила бросился на своего подельника и стал вырывать у него вожжи. Пролетку швыряло из стороны в сторону, но она продолжала все быстрее и быстрее катиться на Тартищева. В какой-то миг ему показалось, что она промчится мимо, однако он ошибся. Он попытался отдернуть руку и откатиться в сторону. Но не успел. Дикая боль пронзила левое предплечье...
Он почувствовал, что теряет сознание, и яростно выругался, прекрасно понимая, что никто его не услышит. Погружаясь в темноту, вдруг заметил еще одного человека, вскакивающего в пролетку... Нечеловеческий вскрик, грохот и треск, затем дикое ржание лошади было последним, что донеслось до его сознания. И Федор Михайлович, успев прошептать что-то нечленораздельное, упал лицом в траву...