А вот впереди имело место некоторое оживление… Савельев присмотрелся и насмешливо покривил губы: так и есть, там маячило за версту бросавшееся в глаза сине-золотистое пятно, дергавшееся в разные стороны самыми прихотливыми рывками, и рядом стояла кучка путешествующих, и доносилось, наряду с залихватскими непонятными выкриками, чье-то недовольное брюзжание. Все издали стало ясно: не усидел наш постреленок в возке, потянуло его, изволите ли видеть, людей посмотреть и себя показать, на свет божий вылез, неугомонный… А возле кибитки поручика… Ну да, разумеется…
Сердито фыркнув, поручик неторопливо двинулся в ту сторону, стараясь держаться полосы накатанного, убитого копытами и полозьями снега. Миновал два возка, принадлежавших есаулу Цыкунову, так безразлично, словно их не существовало на свете вовсе, — но все равно трое казаков, топтавшихся возле первого из двух, зыркнули на него бдительно. Самого есаула он не увидел — должно быть, пребывал в том самом, первом из двух, драгоценном возке, сидел, аки Кощей, над кожаными сумами, запечатанными казенным сургучом.
Поручик внутри, естественно, не побывал ни разу, но прекрасно знал, как это выглядит, — именно что кожаные сумы особого фасона с двуглавым орлом на многочисленных печатях. Хозяин обоза пару раз упоминал в разговорах, что есаул следует по казенной надобности с важной служебной документацией. Гражданские лица, не из этой губернии происходившие, быть может, и верили, но поручик-то, будучи человеком военным и коренным шантарцем, превосходно разбирался, в чем тут дело: есаул с невеликой казачьей командой вез в Челябинск золото с приисков, пудиков этак в несколько. Обычное дело для Шантарска и Большого Сибирского тракта…
Ну да, вот именно. Господин Четыркин, восходящая звезда младого российского чиновничества, куролесить изволили… Вон он выплясывает, ломается: всего-то несколькими годами постарше Савельева, по родословию невероятно превосходит, однако ни в фигуре, ни в физиономии не усматривается ни капли породы. Кудряв, лупоглаз, прост лицом, эти дурацкие закрученные усики, кажущиеся приклеенными… Переодеть в простую поддевку, смазные сапоги, картуз напялить — никто и не отличит от деревенского мужичка, в лучшем случае мелкого приказчика. А вот поди ж ты: чуть ли не Рюрикович, природный петербуржец, в лучшем обществе вращается, только что, выражаясь армейским языком, одержал досрочное производство в следующий чин, и немаленький…
Ровно год этот экземпляр пробыл притчей во языцех и даже в некоторой степени достопримечательностью Шантарска. «Это у нас, изволите ли видеть, диковинные скалы под именем Столбы, это могучая Шантара в самом ее широком месте, а вот, обратите внимание, господин Четыркин снова чудить изволят… Столичная штучка, да-с…»