У нас с отцом никогда не было особенно близких отношений.
Р. Желязны
Король Поморья и его старший сын молча сидели за тяжелым дубовым столом в королевском кабинете и выжидающе смотрели друг другу в глаза. Между ними важно расхаживал крупный черный ворон с золотыми колечками на лапках и что-то пристально высматривал на поверхности стола, то одним глазом, то другим, смешно склоняя голову набок.
– Будет в гляделки-то играть, – сказал наконец Зиновий, понимая, что безмолвный отпрыск вряд ли заговорит первым. – Набрался смелости перечить отцу, так иди до конца. Нечего отмалчиваться.
Пафнутий пожал плечами:
– Я все сказал. И по-прежнему жду ответа.
– Он все сказал! – передразнил наследника его величество. – Строптивый мальчишка! Выдрать бы тебя как следует, чтоб не лез куда не просят! Чего молчишь, я что, сам с собой разговариваю?
– Если вы хотели только высказать свое недовольство, – неохотно отозвался наследник, – то я ухожу. Я и так знал что вы недовольны.
Зиновий погладил птицу и вдруг хитро усмехнулся. Черные глазки-бусинки под седыми бровями слегка – прищурились, отчего его величество стал похож на шкодливую мышь, вплотную подобравшуюся к сыру.
– Дерзишь, Пафнутий. Раньше ты себе такого не позволял.
– Надоело, – кратко объяснил Панфутий.
– Лучше бы тебе молчать надоело! Опозорил отца перед всем миром, а теперь молчит! То ли отвага кончилась, то ли без Шеллара не сообразишь, что сказать!
– Мне нечего сказать. Извиняться не стану. Слов обратно не возьму. Добавить к сказанному ничего не желаю. Все.
– Не желаешь, вот как. Что ж, упрям ты был всегда. А вот; смелости тебе недостает. Вон даже сейчас в меч вцепился – боишься, значит. И какой из тебя, такого труса, король?
– Вы полагаете, нам здесь нечего опасаться? Я все больше сомневаюсь в вашем душевном здравии.
– А есть чего?
– Вы сами не догадываетесь, что будет, если мы не уйдем?
– Хочешь опять отца дураком выставить? Я не догадываюсь, я знаю. Придут меня убивать. Этого ты боишься?
– А не надо?
– Так меня же убивать придут, не тебя, – откровенно насмехаясь, хихикнул Зиновий. – Сядь, поганец, нечего тут обиженную физиономию делать. Ты меня сегодня тоже обидел, так что терпи теперь. И послушай, сын мой, что я скажу. Никогда не задумывался, почему в свои сорок лет ты до сих пор не король? Молчишь, понятное дело, я по глазам должен догадываться, о чем думает мой сын. К собственным дурацким привычкам уважения больше, чем к родному отцу. Так вот, ты думаешь, что я жаден до власти и не желаю ее никому уступать, пока жив. А когда я говорю, что мой сын не готов принять посох, ты в это не веришь и считаешь, что я просто оправдываю свою жадность. А на самом деле, Пафнутий, ты действительно не готов. Ты трус и всегда был трусом… И не смотри на меня так. Ты ни разу не попытался изменить мое мнение о тебе. Ты уходишь в сторону при любом конфликте, ты даже мнение свое всегда держишь при себе. Отмолчаться, уклониться, отступить – вот твоя жизнь. Ни разу ты не принял бой, ни разу даже попытки не сделал отстоять свою правоту, хотя чаще бывал прав, чем наоборот.