Я заметил, с какой неприкрытой надеждой смотрит на меня этот дрожащий то ли от холода, вызванного большой потерей крови, то ли от страха обмануться в своих надеждах, изможденный и уставший человек.
— «А если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших». Так?
Я подошел ближе и опустился на край кровати. Какое-то время зек со страхом смотрел на меня, покусывая потрескавшиеся синие губы, а потом громко вздохнул и пробормотал:
— Не может быть... Нет... Не может такого быть...
— Я ошибся?
— Нет, нет! Просто... — Он весь как-то сжался, подогнув острые колени к груди, а потом вдруг опустил на них голову и опять тихо заскулил. Потом немного успокоился и прошептал:
— Просто я уже не верил, что они действительно... Что вы... Что вы все-таки приедете в это страшное место! Вы пришли, чтобы мне помочь, да? — Заключенный поднял голову и затравленно посмотрел мне прямо в глаза. — Тогда вы должны знать, что я не убивал!.. Я не убивал ни одной из тех женщин, за которых меня осудили на смертную казнь!.. Я невиновен!
Какое-то время мы оба молчали, глядя друг другу прямо в глаза и, видимо, пытаясь прочесть в них что-то особенное. В глазах зека я, однако, увидел лишь животный страх, а он наверняка прочел в моих недоверие. Я тяжело вздохнул и медленно покачал головой:
— Нехорошо, сын мой, начинать беседу со священником с обмана.
— Значит, и вы... отец Павел, — мгновенно сникнув, пробормотал себе под нос зек. — Мне никто не верит! Никто! С той самой минуты, как я выбежал из этих проклятых кустов!
Что-то горячее моментально взорвалось у меня в голове. Сердце учащенно забилось. Я еще не успел полностью сообразить, что же в словах этого немощного, жалкого убийцы так сильно задело мою душу, как память мгновенно включила свой кинопроектор. Я снова видел Вику, лежащую на белой каталке в морге Центра судебно-медицинской экспертизы, ее неестественно белое, словно перепачканное мелом, лицо...
— Как... твоя фамилия? — произнес я глухим голосом, инстинктивно сжав кулаки.
— Заключенный номер сто двадцать один! — с вызывом и неприкрытой злостью выплюнул в меня зек. — У меня нет фамилии! Есть только номер! — Неожиданно он расслабился и снова тихо пробормотал:
— Но я не убивал! Никого не убивал!
Скажите, отец Павел, за что мне такие муки, а?! Почему Бог, который должен быть милосердным и справедливым, позволяет, чтобы невинные люди шли на муки вместо настоящих подонков?!
Зек снова замолчал, сжав искусанные до крови губы и закрыв глаза. А я, все еще ошарашенный возникшей у меня в голове догадкой, продолжал разглядывать его желтое дряблое лицо. И чем больше я всматривался в него, тем сильнее убеждался, что вижу перед собой именно того выродка, который несколько лет назад так вероломно и беспощадно уничтожил мою любовь, мое счастье, мое будущее... За время пребывания в тюрьме он страшно похудел и постарел как минимум вдвое. Но все-таки это был именно он. Приговоренный к смертной казни убийца и насильник Скопцов, на счету которого семь загубленных жизней. Видимо, адвокату Зубову в конце концов удалось добиться того, чтобы расстрел этого изувера заменили на пожизненное заключение.