— Ну, маленькая белая собачка, с острой такой мордочкой. Самаркандской породы, — продолжала издеваться она.
— Не та ли, которую ты подучила прыгать на доску, раскидывая во все стороны шашки, когда император начинал проигрывать наследнику в го? — Я был готов обсуждать все, что угодно, только бы не порвались последние соединяющие нас нити.
— Та, та самая, — засияла прежней улыбкой моя возлюбленная. — Паршивая мелкая собачонка, сколько лучших кусочков мяса я на нее извела, показывая ей: хлопок в ладоши, и ты прыгаешь на доску и бежишь ко мне. И вот я сижу, хлопаю — а эта дрянь шасть, шасть ко мне без всяких прыжков, поднимает нос и ждет мяса. Но потом выучилась, оказывается, ей нужно было топать ногой, а не хлопать. И — шашки летят в стороны, император хохочет…
— Но император играет хорошо? — мучительно пытался я поддерживать этот безнадежный разговор.
— Этот человек делает хорошо все, за что берется, — вздохнула гуйфэй. — И знает об этом. Хотя Плешивый Хэн тоже очень сильный игрок, очень терпеливый, упорный, ему бы только смелости побольше, но вся смелость — у его супруги, драгоценной Чжан. Это, знаешь ли, очень серьезная личность.
Эта фраза оказалась потом ключом ко многим, если не ко всем, загадкам, но в тот момент я все ловил взгляд Ян, теряя последнюю надежду.
— Так возьмет твой караван мою собачку? — озабоченно переспросила она, как будто думая о чем-то другом.
— Пусть собачка вернется на родину, — мгновенно ответил я.
— О, — улыбнулась она счастливой улыбкой. — Да, но будет ли мне позволено взять и Деву в белом одеянии?
— Кого угодно, моей охране просто надо знать заранее, — обреченно согласился я.
— Это вообще-то такой большой белый попугай с Южных морей, — пояснила Ян. — Бывает очень злобным.
— Да, да, — повторил я.
— А, — сказала она с явным облегчением. -Тогда… тогда я подумаю!
Я понял, что это наша последняя встреча.
Почему все мои победы кончаются бесконечной печалью? Почему сладость их всегда достается кому-то другому?
И почему, когда я прощался с ними всеми, они так не хотели уходить из моих мыслей?
Даже Чжоу — он будто говорил со мной, живя в моей голове. Да что там, я и сейчас вспоминаю его и все наши разговоры о далеких странах и империях. Мне теперь кажется, что все-таки нас тянуло друг к другу, мы были людьми одной крови, для которых мир — это не квартал со стеной и воротами, пением флейты и утренним запахом только что сваренного риса. Наш с ним мир — это широкие пространства, по которым движутся миллионы людей, людей нынешней эпохи и прежних времен, уходя в туманы горизонта, под башни громоздящихся облаков.