– Теперь ты видишь, – сказал он Тирану, – насколько мои предположения насчет красного огонька были логически обоснованы. Это не были ни миражи, ни фантазии. Смотри – сочный пар столбом валит из похлебки, на которую не пожалели капусты, брюквы и других овощей. Увенчанное розовой пеной, в кубках играет молодое прозрачное красное вино. Чем сильнее трещит мороз за окном, тем жарче пылает огонь. И к тому же хозяин наш – великий, знаменитый, прославленный Белломбр, краса и цвет всех комедиантов, бывших, настоящих и будущих, не в ущерб чьему-либо дарованию будь сказано.
– Нам нечего было бы желать, если бы бедный Матамор не покинул нас, – вздохнула Изабелла.
– А что же стряслось с ним? – осведомился Белломбр, много слыхавший о Матаморе.
Тиран рассказал ему печальную историю замерзшего капитана.
– Если бы не счастливая встреча с добрым старым товарищем, нам сегодня ночью грозило бы то же самое, – сказал Блазиус. – Мы закоченели бы, как моряки в кромешной киммерийской тьме и стуже.
– Что было бы весьма прискорбно, – галантно подхватил Белломбр, выразительно подмигнув Изабелле и Серафине, – впрочем, юные богини, бывшие с вами, огнем своих очей, несомненно, растопили бы снег и освободили природу от ледяных оков.
– Вы приписываете слишком большую власть нашим взглядам, – возразила Серафина. – В этом зловещем студеном мраке они не могли бы даже воспламенить сердце. Слезы холода погасили бы огонь любви.
За ужином Блазиус рассказал Белломбру, в каком положении оказалась труппа. Старый актер не был этим удивлен.
– Фортуна театральная – дама еще более капризная, нежели Фортуна житейская, – заявил он. – Ее колесо вращается так быстро, что удержаться на нем она может всего лишь несколько мгновений, но, упав с него, легко и ловко вновь туда вспрыгивает и восстанавливает равновесие. Завтра я пошлю рабочих лошадей за вашим фургоном, и мы устроим театр в овине. Неподалеку от фермы расположено порядочное селение, где наберется немало зрителей. Если представление даст недостаточный сбор, на дне моего старого кожаного кошелька залежалось несколько пистолей, более полновесных, чем театральные жетоны, и, клянусь Аполлоном, я не оставлю старого приятеля Блазиуса и его друзей в беде!
– Я вижу, ты все тот же великодушный Белломбр! – воскликнул Педант. – Душа твоя не огрубела от земледельческих и буколических занятий.
– Да, возделывая поля, я не оставляю в праздности и ум; сидя у камина и положив ноги на решетку, перечитываю я старых поэтов, перелистываю творения нынешних острословов, какие могу раздобыть в своем захолустье. Для времяпрепровождения я разучиваю роли моего амплуа и вижу, что в те времена, когда мне рукоплескали за звучный голос, горделивую осанку да стройные ноги, я был всего лишь пустоголовым фатом. Ничего я тогда не смыслил в нашем искусстве и бездумно шел напролом, как ворона, что долбит орехи. Глупость публики обеспечивала мне успех.