Присутствующие возмущенно обернулись ко мне, загалдели. Некто предложил вызвать полицию. Ко мне протиснулась Марья Васильевна Розанова, жена писателя Синявского и издатель моих русских книг, и сумела убедить меня не мешать им бубнить. «Пусть себе бубнят, — сказала она мне тихо. — Делайте свое дело, Лимонов».
Хорош бы я был сейчас, если бы тогда в Париже сцепился бы по поводу лагерей не с Разгоном, но с Приставкиным. Он мог бы сейчас злорадно напомнить мне мою злую речь. Не нравились лагеря, господин Лимонов, но вот вы отбываете наказание в одном из них, а именно в лагере № 13, в заволжских степях близ города Энгельса, некогда столицы немцев Поволжья.
Мы еще поговорили с ним. Ни он не напомнил мне тот случай в Париже, ни я не напомнил ему. Впрочем, он тоже не мог позлорадствовать, поскольку демократия, за которую он и его товарищи ратовали, которой добивались, реализовавшись на русской почве, создала условия для нахождения в лагере общего режима Большого Русского писателя. Он не мог, нет, позлорадствовать. Он был председателем Комиссии по помилованию при Президенте Российской Федерации. Он знал, что второй Президент России милует уже куда меньше заключенных, чем первый. Третий Президент, видимо, вообще миловать прекратит, а будет показательно наказывать смертной казнью, хотя на нее в РФ мораторий.
Я написал Приставкину телефон моего адвоката. Он написал мне свой адрес, по которому он получает почту, в том числе и от заключенных. В это время нас подслушивали и за нами подглядывали, как выяснилось уже через несколько минут.
Потому что, когда Приставкин ушел, присоединившись к отряду правозащитников и генералов, майор Алексеев и толстый гнусный прапорщик обыскали меня и отобрали его адрес — адрес Председателя Комиссии по помилованию при Президенте России. Интересно, думал я, выходя из кабинета, где все вышеописанное происходило, — а это был кабинет начальника отряда майора Панченко, — интересно, а после встречи с Президентом они бы меня тоже обыскали, и отобрали бы его адрес? Без шуток, думаю, так бы они и поступили. Это же не я Приставкин, и не я был бы тот воображаемый Президент. Для оперативника лагеря и его вышибалы-прапорщика я есть в любом случае зэк, какой бы важный человек со мной ни встречался.
Пацанам, обступившим меня во дворе «локалки», я подробно рассказал о запахе женщин, хотя и пожилых, но настоящих женщин в легких летних платьях цветами, и о запахе коньяка и жирной пищи, исходящем от Приставкина. Все мы взгрустнули.
— Хороший коньяк, да? — задумчиво спросил меня наш отрядный чеченец.