«Спасибо» за тот запах коньяка
Анатолий Приставкин
Он сказал им:
— Выйдите. Оставьте нас одних! — правозащитники, среди них несколько пожилых женщин, прокуроры, офицеры Саратовского управления ГУИН и даже наш лагерный оперативник майор Алексеев, нехотя вышли. Он затворил за ними дверь. Затем он сел со мною рядом. — Вы сейчас морально выше меня, — сказал он. От него при этом пахнуло на меня коньяком. — Потому что вы в робе, а я при галстуке. Я с обеда, обеда с генералами и прокурорами, вы здесь…
Я еще раз с удовольствием и отвращением одновременно вдохнул запах коньяка и летнего пота, исходящий от этого пожилого, вполне упитанного человека, коллеги-литератора.
— Мы вас вытащим. К концу года… (он остановился) к осени, даст бог, будете дома.
— Хорошо бы, — сказал я, чтобы его поощрить. А то он подумает, что мне безразлично и не станет ничего предпринимать. Плох тот зэк, который не рвется на волю, такой зэк — живой мертвец.
— Мы вас непременно отсюда вытащим, — продолжал он. — Общество сейчас на вашей стороне. Вы — большой русский писатель, и здесь вам совсем не место, среди воров и убийц.
Я смотрел на него и вспоминал нашу единственную встречу с ним. Много лет назад в магазине «Globe» на Rue Buci, в самом центре Парижа. Я тогда напал на него… Какой это был год? Это мог быть любой год от 1988-го до 1992-го. Я зашел в магазин русских книг, не ожидая, что там происходит встреча с русскими писателями. С ним, Анатолием Приставкиным, с Людмилой Улицкой, а вот кто был третий, я забыл напрочь. Видимо, этот третий был мне активно безразличен, раз так. Нет, не безразличен. Третьего звали Лев Разгон. Парижская интеллигенция русского происхождения сидела на стульях ко мне, вошедшему, спиной и расслаблено слушала. Я поднялся на второй этаж, посмотрел, продаются ли мои книги по-французски, купил несколько советских газет и спустился вниз, а они там все бубнили. В момент, когда бубнил он… Нет, я с некоторым облегчением отчетливо вспомнил, что бубнил не он, но узник советских лагерей Лев Разгон. Я слушал, слушал. И не выдержал, сорвался:
— Хватит! — сказал я. Не закричал, но достаточно громко заглушил его. — То нам Солженицына здесь преподносили четверть века. Теперь вы лагеря по второму разу обличаете. Вы только и видите, что несчастья, несчастья, несчастья! Что вам больше нечего привезти сюда из СССР? Там страна бурлит, живет новой жизнью, а вы с лагерями, задолбали всех со своими несчастьями…