Я открыл рот. Я спокойно сообщил, что сколько-нибудь пригодных для обитания зданий в городе Вуковар не сохранилось. Что вдребезги расколоты даже скульптуры на площадях. Что городские развалины минированы, и когда я попытался отойти отлить, на меня бросился один из офицеров: «Нельзя! Ссыте здесь! Везде мины-„паштеты“» — и как офицер этот швырнул кирпич в сторону стены, к которой я собрался приблизиться, чтобы совершить естественную надобность. И был взрыв. Что над городом не летают птицы. Что такое можно увидеть только в фильмах про 1941 год или про Сталинград.
Они вежливо помолчали. А потом загалдели опять. И тот, что спросил «в каком отеле?», больше всего интересовался, как мне пришел в голову гениальный замысел книги «Это я, Эдичка», он читал ее по-английски. Далее он пустился в анализ моего произведения, интерпретируя его как шок от столкновения двух культур: советской и американской, и двух моралей. Я слушал его с дичайшим изумлением. Я не мог понять, как можно иметь такие интересы, если в ста двадцати километрах отсюда люди твоей национальности, твои братья, в жестокой битве только что отвоевали город у хорватов. Как минимум, подчеркиваю, минимально можно хотя бы интересоваться, что там происходит, как выглядит война, ведь с полсотни лет уже не было войн в Европе!..
Когда мы вышли на воздух, он пошел меня провожать. Он сам объяснил мне положение вещей. По его словам, интеллигенция Белграда антикоммунистическая в подавляющем большинстве. Войну за Вуковар считают авантюрой коммуниста-президента Милошевича и сербов с окраин. Те — примитивные крестьяне, хотят отстоять свои интересы в противоположность интересам Сербии, а это — приблизиться к Европе, стать частью Европы. Война непопулярна у интеллигенции. Сербских писателей, занявших сторону власти в этом конфликте, можно по пальцам пересчитать. Тем более удивительна ваша позиция, вы знаете, вы смело бросили в игру вашу репутацию в Сербии…
— А вы? — спросил я. — Вы? Ваша позиция.
— У меня жена шведка. Половину времени я провожу в Швеции, — сказал он.
— И что, вам не интересна война как таковая? — спросил я. — Вне зависимости от Милошевича и «примитивных» крайнных сербов? Ведь войной интересовались и участвовали в войнах писатели: от Сервантеса до Хемингуэя и Оруэлла?
Он остановился и сказал удивленно:
— Да я как-то не думал в этом направлении… Вы в вашем романе…
— Да мать его, мой роман! — сказал я зло. — Там, Мома, сущий ад, я трупы детей видел, пятерых, со следами пыток. Там трупы воняют… Там такое… Вы же писатель, этот страшный опыт вам что, не нужен? И это ведь твоя страна, не так ли? Твой народ. Нужно разделять его судьбу…