Мы еще долго разговаривали в ту ночь. Я не знаю, какое впечатление он вынес из разговора со мной. Оказало ли на него влияние мое красноречие? Не знаю. Потому что я улетел из Белграда.
Видел ли я его осенью 1992 года, когда через Белград направлялся в воюющую Боснию и когда после удивительных и знаменательных встреч в Боснийской Сербской Республике с ее руководителями (почти все они сейчас находятся в Гаагской тюрьме), солдатами, крестьянами, древними горными хребтами и долинами, с ее окопами и блиндажами, с горящим Сараево, с четниками и солдатами-подростками, возвращался через Белград в Париж? Если и видел, то мельком, а на самом деле не помню, было ли среди лиц, которые меня окружали в Белграде, лицо одутловатое и пухлое славянского этого парня, имеющего детей со шведкой. В 1993 году, когда я направлялся в Книнскую Республику воевать и когда, отвоевав свое, прибыл в Белград, в отель «Мажестик», я его не видел, его белое лицо славянского парня. У меня тогда друзьями были военные и депутаты, а если было чуть-чуть времени, я бродил по улицам среди зеленых окислившихся австро-венгерских памятников… Он, кстати, казался мне очень молодым, этот славянский парень-писатель. Увидев впоследствии сообщение о его смерти, я с удивлением узнал, что он всего на год моложе меня, я-то думал, на поколение моложе.
Он появился передо мною опять только в 2003 году. Помню, что было еще тепло. Следовательно, это случилось в конце лета — начале осени. Он приехал в Москву по литературным делам, нашел мой телефон и позвонил. Мы встретились вблизи метро «Парк культуры», и я пригласил его в югославский ресторан неподалеку. Ресторан оказался воистину югославским — большой зал, крупные окна. Наполовину полон, поскольку время было послеобеденное, где-то часов шестнадцать. В зале досиживали, обсуждая свои дела, югославские рослые бизнесмены. И еда была югославская, и порции белградские — большие, рассчитанные на крупного сербского мужчину.
Там, в зале югославского ресторана, он, для приличия расспросив меня о тюрьме, вдруг резко повернул разговор. Он называл меня Edward. Он сказал:
— Эдвард, я хочу подарить тебе свою самую лучшую книгу. Ты как никто повлиял на то, чтобы она была написана. — Мома, видимо, приготовился к повороту им разговора заранее. Книга, которую он собрался подарить мне, была уже у него под рукой, извлечена была из атташе-кейса. — Она называется «Под бомбами» — это опыт моего пребывания в Белграде, когда авиация НАТО бомбила нас. Я тогда отправил детей и жену и остался с моим народом… Я увидел, что он волнуется. Пальцы его, державшие стопку с водкой, пустую уже, впрочем, подрагивали.