— Только не возвращайся домой слишком поздно, ты, дикий парень, — напутствовал его Ролан.
Лавджой вышел вслед за Айриной в темноту. Он шел рядом в такой тихой, ясной, безлюдной ночи.
— Айрина, дорогая, — с беспокойством сказал он, обращаясь к этой безмолвной тени, передвигающейся рядом с ним. — Понимаешь, этого никак не избежать. Некоторые американцы любят пошуметь, покричать. У них такая привычка. Но они никого не хотят обидеть. Завтра они уедут. Ты прощаешь меня, дорогая?
Она молчала. Подойдя к воротам своего дома, она повернулась к нему, и при лунном свете никак нельзя было разобрать выражения у нее на лице.
— Я прощаю тебя, Стэнфорд, — сказала она мягко, позволяя ему поцеловать ее и пожелать «спокойной ночи», несмотря на то, что до дома директора школы всего каких-то сто ярдов, и, само собой разумеется, существовала вполне реальная возможность, что их заметят.
Лавджой следил за ней, покуда она, эта легкая, почти невесомая фигурка, не исчезла в темноте, и, повернувшись, зашагал домой.
Из спальни доносился могучий храп. Братья Калониусы крепко спали, отдыхая от напряжения и стрессов своего обычного рабочего дня.
Лавджой огляделся по сторонам. Пустые бутылки, велосипеды, и миссис Буханан чешется в углу.
Он тяжело вздохнул, разделся и выключил свет.
Какой утомительный, возбуждающий день! Эти братья Калониусы, казалось, принесли с собой в его жизнь свободное дыхание всего мира, его блеск, великолепие, его авантюризм, его сердечный, искренний смех. В своей молодости, когда он еще был мальчиком и жил на скалистых холмах штата Вермонт, он мечтал, что когда-нибудь станет точно таким мужчиной, как они, эти братья, — свободным, легким на подъем, чувствующим себя в своей тарелке в любой из четырех сторон света, — таким, которого уже никогда никому не забыть, стоит только один раз с ним повстречаться. Теперь он по-новому глядел на свою жизнь, — каждый день учить этих смуглых ребятишек английскому в одном и том же классе. Как это все спокойно, как монотонно. «Джонни Уокер» что-то звонко пел в его черепной коробке. В комнате от какой-то подушки до него долетал едва различимый запах духов Айрины. Мартышка сонно чесалась, и эти странные звуки напоминали ему о далеких джунглях.
В соседней комнате жутко храпели братья Ролан и Сен Клер Калониусы.
Лавджой, улыбаясь про себя в темной комнате, добрел до кровати и сразу же заснул.
Но ему плохо спалось. Через непроницаемую стену спячки, поздней, темной ночью, когда он никак не мог понять, то ли он спит, то ли бодрствует, он слышал где-то рядом с собой мягкий, хихикающий женский смех, смех чувственный, распутный, и он беспокойно ерзал на своей кровати, силясь открыть глаза, но это ему никак не удавалось, и он вновь проваливался в забытье.