Мы сидели рядом, лицом к стойке, и она заказала себе чашечку кофе. Она никогда много не пила, и что бы ни произошло с ней за последние два года, мне казалось, что все эти ее несчастья не заставили ее пристраститься к алкоголю. Я, повернувшись на банкетке, посмотрел на нее. Она слегка мне улыбнулась, понимая, что меня сейчас в ней интересует, — я искал на ее лице признаки ее провала и горьких сожалений.
— Ну, — спросила она, — как ты меня находишь?
— Такой, как всегда, — сказал я.
— Такой, как всегда, — она беззвучно засмеялась. — Бедный Питер!
Мне совсем не хотелось начинать с этого беседу.
— Что ты собираешься делать в Сан-Франциско?
Она безразлично пожала плечами. Прежде я не замечал у нее этого жеста, — что-то новенькое.
— Не знаю, — ответила она. — Попытаюсь найти работу. Буду искать мужа. Размышлять над своими ошибками.
— Мне очень жаль, что все так произошло, — сказал я.
Она снова пожала плечами, будто ей было все равно.
— Ну, риск, связанный с нашей профессией, что поделаешь, — сказала она. Она посмотрела на часы, и оба мы подумали, что сейчас у перрона стоит поезд, и он скоро увезет ее из города, в котором она прожила семь лет. — Знаешь, я пришла сюда не затем, чтобы поплакаться на твоем плече, — сказала она. — Мне нужно рассказать тебе о том, что произошло в ту ночь в Бостоне, чтобы все стало ясно, без утаек, и у меня для этого не так много времени.
Я сидел, потягивая свою выпивку, стараясь не глядеть на нее. Она говорила. Говорила быстро, бесстрастно, без всяких эмоций, без колебаний, без пауз, словно все, что произошло в ту ночь, еще было свежо в ее памяти, она ясно видела каждую мелочь, каждую деталь, и эта ночь навсегда останется в ее памяти, на всю жизнь.
— Когда я позвонил ей, — начала она свой рассказ, — она была в номере одна. После нашего разговора по телефону просмотрела некоторые изменения, внесенные в текст ее роли. Потом легла спать.
Стук в дверь заставил ее проснуться, и она несколько секунд лежала тихо, думая, что это ей приснилось, а потом, когда поняла, что не спит, решила, что кто-то ошибся дверью и сейчас уйдет.
Но стук повторился, легкий, осторожный, но настойчивый, и теперь не было никакой ошибки.
Она включила лампу на ночном столике и села на край кровати.
— Кто там? — крикнула она.
— Открой, пожалуйста, Кэрол, — послышался за дверью женский голос, низкий, торопливый, приглушенный дверью. — Это я, Эйлен.
«Эйлен, Эйлен», — лихорадочно стала вспоминать она. Она не знает никакой Эйлен.
— Кто-кто? — сонно спросила она снова.
— Эйлен Мансинг, — долетел до нее шепот через дверь.