Ее размышления о несложившейся личной жизни прервали громкие голоса. Эльке выглянула из капеллы и заметила двух монахинь – сестру Амаранту и еще одну монашку, чьего имени она не помнила. Сестра Амаранта причитала и подвывала:
– Но она же мертвая! И совершенно холодная! Мертвая, говорю я тебе!
Эльке, чувствуя, что в монастыре снова произошло что-то неладное, крикнула:
– Кто мертв?
Сестра Амаранта подпрыгнула от страха, обернулась и прошептала:
– Госпожа комиссар! Как хорошо, что вы здесь! Вы нам нужны!
Она вцепилась в руку Эльке и затрещала:
– Я собиралась к заутрене и пошла будить сестер – все знают, что я встаю ни свет ни заря, поэтому мне и поручают поднимать других. И вот когда я вошла в ее келью... На столе горела лампа, а она сама лежала на кровати – умиротворенная и такая бледная! И совершенно мертвая! Я сначала думала, что она спит, а когда взяла руку, то ощутила холод! Еще один мертвец в наших стенах! Что за бесовское наваждение!
– Так кто же умер? – настоятельно произнесла Эльке. – Кого вы обнаружили бездыханным, сестра?
– Софию, – ответила та. – Любимицу матушки и ее личную секретаршу...
Эльке поспешила за Амарантой и ее спутницей в монастырь. И в самом деле, в келье сестры Софии горела настольная лампа, окна были зашторены. Сама монахиня, похожая на восковое изваяние, лежала на простынях. Она сложила руки на груди, и казалось, сестра София спит.
Но Амаранта была права – сестра умерла. Пульс не прощупывался, и судя по всему, смерть наступила уже несколько часов назад, возможно, даже поздним вечером предыдущего дня.
Монашки крестились, глядя на мертвую. Эльке не заметила каких-либо явных повреждений, например ран, которые свидетельствовали бы о том, каким именно образом наступила смерть.
– Зовите аббатису, – сказала она. – Но без лишнего шума. Это понятно?
Амаранта, хныча, побежала за матерью-настоятельницей. Эльке подошла к деревянному столу, на котором стояла горящая лампа. Толстая книга, сборник статей какого-то проповедника. И строка, подчеркнутая карандашом. Эльке прочитала: «Грех, совершенный намеренно, разрушает душу и тело. Тот, кто преступает заповеди Господа, убивает себя сам. И это полноценная кара за преступления против души...»
В глаза Шрепп бросилась красная кружка, которая стояла тут же, на столе. В ней плескались остатки темной жидкости, пахнувшей кофе. Комиссарша попробовала кончиком языка содержимое кружки. Кофе. Но при этом в него что-то добавлено. Язык немеет. За книгой с цитатой из проповеди она обнаружила несколько упаковок таблеток. Сильное снотворное. И похоже, то самое, при помощи которого пытались отравить сестру Урсулу.