Едва мы успели устроиться, как к нам присоединилась еще одна партия диких. Среди них оказалась Виола. Войдя, она бросила на меня злобный взгляд, и я уже в который раз порадовалась, что взгляды не убивают.
Находиться в ее компании показалось мне удовольствием сомнительным, сидеть в своем комфортном отнорке не хотелось, и я отправилась бродить по пещерам. Здесь было очень темно. Даже мое, более совершенное, чем у людей, зрение позволяло мне разглядеть только очертания предметов. Темнота была плотная‑плотная, словно бархатная. Иная, чем ночью, абсолютная глухая темнота, не знающая о том, что где‑то может быть свет.
В этот зал я попала через длинный‑длинный коридор. Он был очень узкий и невысокий, так что продвигаться приходилось ползком. Вот тут я в очередной раз порадовалась новым способностям своего тела. Сомневаюсь, что смогла бы одолеть его, будучи человеком, я уж не говорю о клаустрофобии, которая непременно охватила бы меня, — даже сейчас я чувствовала давящую мощь нависших надо мной каменных глыб и всей той земли, которая находилась сверху. Я словно оказалась погребена под толстым слоем почвы и закрыта в тесный каменный гроб. Самое место такой твари, какой я теперь стала. В тот момент, когда впереди показалось отверстие, я даже обрадовалась. Но потом выяснилось, что это не грот, а всего лишь идущая вверх шахта. На миг я ощутила растерянность: развернуться, чтобы ползти назад, абсолютно не было места, и я решила, что мой путь — только вперед. Вернее, в данном случае — вверх. Подтягиваясь на руках и упираясь ногами в стены шахты, я забралась наверх и, наконец, очутилась в гроте.
Это был совершенно необычный зал. Стены будто тускло мерцали, а посреди лежало круглое молочно‑белое озеро. Видимо, в полу зала находилось небольшое углубление, и вода, сочившаяся по стенам, скапливалась в нем…
Картинка получилась завораживающая. Сделав шаг, я взглянула в неподвижную воду и едва не отпрянула, заметив там чью‑то фигуру, но тут же едва не расхохоталась над собой: разумеется, это всего лишь мое отражение.
Я присела на корточки, наклонилась над водой, и фигура в воде потянулась мне навстречу. На меня смотрели знакомые фиолетовые глаза. Я поправила волосы, и отражение послушно повторило мой жест.
— Привет, — сказала я, глядя, как в зеркало, в тяжелую молочную воду, — вот и остались мы с тобой вдвоем. Нам не на кого больше рассчитывать.
И тут мое отражение кивнуло, а вода в озерце пошла мелкой рябью…
Бледный отсвет луны ложился на мои руки так, что кожа казалась белой‑белой. Как серебро, как лед. Длинные алые ногти… В тонких пальцах — нож с остро отточенным, почти прозрачным, лезвием, целиком вырезанный из странного черного камня. Лунный свет падает на его гладкую, безо всяких узоров, рукоятку и превращается в яркую черную звезду. Смотреть на нее можно бесконечно. Я лишь с трудом отвожу взгляд и только тут понимаю, что нахожусь на поляне, обозначенной по краю черными силуэтами деревьев. Каждое дерево похоже на ужасного, скрюченного человека, в немом отчаянии вздымающего к небу искореженные руки‑ветви.