— Немцы, немцы атакуют! — кричал один из солдат, другой, раненый, отчаянно выл.
«И это только начало!» — он усмехнулся, припоминая тех, которые в полку являлись активными распространителями революционных идей, и прикидывая, где они могут сейчас находиться.
Он выследил их всех. Одного за другим. Неторопливо и расчетливо, действуя только наверняка, чтобы не подвергать себя опасности — не потому, что дорожил собственной жизнью, а потому, что жизнь еще была ему нужна — чтобы еще послужить Отечеству и… чтобы увидеть Нину.
Вагон дергался на стыках рельс. Он поглубже зарылся в солому, кутаясь в железнодорожную шинель, «одолженную» у станционного смотрителя, не желавшего сажать одинокого офицера на поезд.
Он сделал все, что мог, солдаты надолго запомнят, чем кончается увлечение «прогрессивными идеями», да и комитет придется выбирать заново. Теперь надо найти тех, кому еще дорога Родина, кто не забыл, что такое честь и присяга.
Ловчий потер уже давно не зябнущие пальцы. Старый странный жест. Как будто не было всех этих лет. Он обернулся. Царящую в вагоне тишину нарушали только громкие судорожные всхлипы. Виола плакала. Как маленький обиженный ребенок, занавесив лицо длинными спутанными волосами.
— Я сделала то, о чем ты просил.
Полина смотрела на него дерзко, словно нарываясь на неприятности. Вот еще одна маленькая девочка, которую не научили проигрывать. А умеет ли проигрывать он сам?
* * *
А в это время в аэропорту Шереметьево приземлился самолет Британских авиалиний. Не слишком молодой, но еще не старый человек с приглаженными волосами неприметного темно‑русого цвета и холодным чопорным лицом закрыл толстую книгу в черном переплете, убрал ее в небольшую сумку и вежливо наклонил голову, прощаясь с сидящей рядом дамой: «A rivederla, signora».[6] Он говорил по‑итальянски совершенно без акцента, возможно, это и был его родной язык. Объявили посадку, и итальянец направился к выходу из самолета.
Пройдя таможенный контроль, он вышел в зал и на минуту застыл, словно оглушенный гомоном и мельтешением московского аэропорта.
— Taxi. Taxi, sir, — послышалось со всех сторон.
— No, — ответил он. И тут же пояснил, с трудом подбирая слова: — Ни нада.
Он медленно прошел между снующими туда‑сюда людьми и сел на освободившееся место в зале ожидания. Видимо, кроме небольшой сумки, багажа у него не было. Во всяком случае, объявление о выдаче багажа его рейса не произвело на мужчину никакого впечатления. Он просто сидел и смотрел на проходящих мимо людей, словно зритель в зале кинотеатра.
С кресла поднялся уже совершенно другой человек. Нет, его одежда и черты лица остались прежними, но в то же время нечто изменилось, и притом самым кардинальным образом. Нечто неуловимое. Возможно, он немного ссутулился, уголки рта резче опустились книзу, а в глазах появилось новое выражение. Когда мужчина выходил из здания аэропорта, никто из таксистов даже не посмотрел в его сторону.