— Вы мне не верите, — с тоскливой горечью прошептал Сотников.
— Ах, Алеша-Алексей, — Сибирцев укоризненно покачал головой. — Я-то думал, ты поумнел за это время. Какое же это недоверие?
— Так ведь в Чека же…
— А сам ты кто? Самый ты что ни на есть настоящий чекист. Идейный борец с контрреволюцией. Сотрудник милиции. Одно мы дело делаем, одни муки принимаем, все вместе сторожим завоевания революции. А ежели ты обижаешься, что повторять заставляю, так в том и секрет нашей службы: десять, двадцать раз вспомни, если надо. Ты вот, может, и не замечаешь, а каждый раз, все рассказывая, вспоминаешь все новые детали, нюансы, тонкости. Для тебя они могут ничего не значить, а для меня… ой как много они мне говорят. Понял? И давай договоримся, никаких обид. Иначе будем считать, что Павел погиб бессмысленно.
— А какой же смысл? — вскинулся Сотников.
— Вот почему, — мягко перебил его Сибирцев, — нам очень важно знать, что хотел вырвать из Павла пытками тот самый Дыба. Не стал бы он из одной только своей жажды убийства три дня, как ты говоришь, пытать комиссара. Понял?
— Понял, — пробормотал Сотников.
— Ну, то-то. Иди спи.
Едва за Сотниковым закрылась дверь, появился Евстигнеев. Он протянул Сибирцеву два листа бумаги.
— Протокол осмотра. От Шильдера. Ну?
— Мы с тобой были правы, Евстигнеев, дело оказалось серьезнее, чем мы думали.
— Да-а?.. А что будем делать с Сотниковым, он же нарушил приказ, сорвал задание…
— Сотникова я отправил спать. На три часа. Распорядись, чтоб его потом разбудили. Он мне будет нужен… И давай условимся, Сотников ничего не нарушал. Старшим в группе был Павел. Конечно, разговор с Сотниковым состоится. Позже.
— Ну, как знаешь, — Евстигнеев был чем-то недоволен. — Как знаешь. Дело это ты на себя взял. Я звонил в Чека, самого нет, доложил заместителю Бровкину, что ты должен сделать ему важное сообщение. Могу ж я, в конце концов, поручить это дело тебе — своему заместителю? Вот я и поручаю. А мне доложишь о результатах. Ты, главное, на нас это дело не вешай…
— Ты действительно артист, Евстигнеев! — восхитился Сибирцев. — Свет не видал таких артистов!
— Да будет тебе: «артист, артист». Я был в губкоме, они оркестр дают. На завтра, в три часа. Речь надо будет.
— Значит, все-таки по-своему сделал?
— Сделал так, как считаю нужным. И полезным. В целях пропаганды.
— Ну-ну, пропагандист… Вся надежда на мороз. Если будет такая холодина, как нынче, наверняка только наши и соберутся. Во всяком случае, любой посторонний будет заметен… Да… Хоронить — это мы потянем, еще как потянем. А дело делать — нет, не потянем…