Пришествие фей (Дойль) - страница 71

Из предисловий к фольклорным сборникам XIX века напрашивается вывод, что исчезновение традиционной культуры вообще и фейри в частности является следствием индустриальной революции вкупе с быстротечной урбанизацией. Однако удар по народным поверьям был нанесен гораздо раньше. После Реформации в опалу попали не только католические монастыри и латинская месса, но и любые обряды, на которые можно было навесить ярлык «папистские». Например, прежде на Сретение (Candlemas) принято было освящать свечи. После прихожане зажигали их во время торжественной процессии — отсюда и название праздника. Этот обычай, как и многие другие, был упразднен. То же касается Великого Поста, во время которого католикам предписывалось воздерживаться от мяса. После установления протестантизма, пост стал личным выбором каждого. Попытку запретить употребление мяса во время Великого Поста предприняла королева Елизавета I, хотя религиозное рвение тут не при чем. Таким авторитарным способом королева хотела поддержать рыболовные промыслы. Ее затея не прижилась, и все вернулось на круги своя. Христианам следовало смирять страсти и молиться, диета же была делом вторичным. Вместе с тем, Жирный Вторник, когда христиане наедались перед затяжным периодом воздержания, утратил свой первоначальный смысл. Веселье пошло на спад.

Интересно, что близость католичества к фейри подчеркивает еще Чосер — сразу после изгнания фей из Англии их место занимают монахи, так что девицам нужно опасаться уже иных распутников:

Занимая место «инкуба», монах принимает на себя и функции последнего — получается эдакий гибрид организованной религии и язычества. В гораздо более положительном свете католические священники представали в фольклоре. Так, встреча с пастором — возможно, из-за его связи с похоронами — считалась несчастливой как для охотников, так и для рыбаков. Повстречав священнослужителя, последние возвращались домой или отказывались выходить в море. Тем не менее, рыбаки с острова Мэн делали исключение для католических священников. Встреча с ними не грозила бедой, в отличие от столкновения с пастором-протестантом. Считалось, что католики лучше управляются с нечистой силой, так что рядом с ними безопаснее.

Общественная элита была менее терпима. Ассоциации как народных суеверий с католичеством, так и наоборот, католичества с верой в магию, продержались до XIX века. Уже позже католическое прошлое начали воспевать как эпоху рыцарства, а до того, даже во второй половине столетия XVIII-гo, отношение к дореформационной Англии оставалось негативным. По словам ранней феминистки Мэри Уолстонкрафт, отреагировавшей на речь Эдмунда Берка в защиту католичества в революционной Франции, английское прошлое было ни чем иным, как «бесполезным гобеленом, украшавшим груду готических обломков, и гудящим колоколом, что сзывал на молитвы жирных попов». По мнению как консервативных, так и либеральных деятелей, католичество выступало тем единственным, что отделяло просвещенную Англию от дебрей язычества, будучи при этом наполовину языческим. Английский поэт XVII века Роберт Геррик напрямую связал «старую веру» с религией фейри в шуточном стихотворении «Храм Фейри, или Часовня Оберона». Во время воображаемой экскурсии по эльфийской часовенке, поэт замечает высушенных насекомых, установленных в нишах на манер статуй святых. Как объясняет Геррик, религия фейри смешанная — «наполовину языческая, наполовину папистская». Вопрос о взаимосвязи католичества с язычеством приобретал особенную остроту, когда дело касалось «ирландского вопроса». В своих тирадах противники ирландской независимости выставляли соседний остров чем-то вроде живого анахронизма, а его жителей — невеждами, не умеющими отличить истины от вымысла, веры в триединого Бога от небылиц о фейри.