Вошел он тихо, осмотрел спокойным взором общество и незаметно пробирался к середине. Юлия увидела, что и здесь у него не должно быть знакомых, потому что он ни с кем не раскланивался и никто не обращал на него внимания. На всякий случай спросила она о нем у Матильды, но Тися, как называла ее нежная маменька, присмотрясь в лорнетку, отвечала:
— Не знаю.
Подкоморая, необыкновенно любопытная женщина, сейчас же пошла собирать сведения, что ей было очень легко при огромном знакомстве и связях, но каждый отвечал молчанием, которое означало: разведаем; а между тем, незнакомец оставался загадкой.
Юлию начинало тревожить нетерпение.
Незаметно и как бы случайно таинственный молодой человек приблизился к месту, где сидели наши девицы. Юлия не хотела узнать его первой, ожидая, чтобы он поклонился прежде, и ожидала с бьющимся сердцем. Незнакомец приветствовал ее, но молча.
— А, и вы на бале! — сказала Юлия.
— Бал дается с такой прекрасной целью, что нельзя было не приехать.
— Конечно, притом же здесь можно увидеть всех своих знакомых.
— У меня нет знакомых.
— Как? Никого?
— Никого, потому что вас, mesdames, считать знакомыми не смею, испугав только два раза. А мне приятно в таком большом обществе быть никому не известным; это дает совершенную свободу.
— Да, совершенную свободу скучать, — отвечала Юлия.
— Извините, я никогда не скучаю.
— Ах, как же вы счастливы!
— Счастлив? — и потом через минуту он прибавил: — Да, я точно счастлив.
— И вы сознаетесь в этом! Это что-то особенное.
— Взглянув пониже себя, каждый может сказать, что счастлив.
— А кто привык смотреть вверх?
— Хотя бы и так, и вверху не все же счастливцы.
— Вы меня удивляете.
— Меня больше удивляют те, кто не разделяет моего образа мыслей.
Юлия улыбнулась.
— Вы танцуете? — спросила она.
— Не всегда
— Отчего?
— Долго бы пришлось мне изъяснять вам причину. Танцы, по-моему, не должны быть принужденны, или предписываемы приличием, но потребностью веселья, молодости, счастья…
— Но вы говорили, что вы счастливы, следовательно должны танцевать.
— Счастье и веселость нисколько не похожи между собою, — сказал незнакомец. — Разве нельзя быть счастливым и вместе печальным?
— Это уже что-то походит на оригинальность.
— Не отрекся бы, если бы имел ее, а притворяться оригинальным не хочу. Притворная оригинальность смешна до чрезвычайности, а естественная служит признаком чего-то лучшего, более самобытного ума. Возвращаясь к танцам, спрошу в свою очередь: вы будете танцевать?
— Если бы вы даже приняли за подражание, но я скажу свое мнение: и я люблю и не люблю танцевать, смотря по расположению духа.