Я ответил, что ничего не срывал…
— Ну смотри, от тебя все зависит.
Речь шла о собрании всего техникума, которое готовилось. Если на втором курсе учились те, кого принимали на первый, то при реорганизации в техникуме на новом курсе народ оказался еще хуже, и Старосельский для них был царь и бог. Он сумел поставить дело так, что любое движение его пальца считалось законом. На собрании, естественно, все ждали его выступления. До этого зачитали резолюцию комсомольского собрания курса, предложили выступить мне и Виноградову. Первым выступил Виноградов, что-то промямлил невразумительное, во всяком случае в моей памяти не сохранившееся. Потом выступил я и сказал, что в общем-то все время не считал себя вправе учиться в техникуме и виноват, что раньше не настоял на этом. Что никаких мыслей срывать подготовку, вредить подготовке педагогических кадров у меня не было, а то, что я был недостаточно сосредоточен, шалил (это называлось хулиганством) привело к тому, что меня даже удалили с урока. Это мешало остальным товарищам, о чем я очень сожалею.
Затем выступали какие-то люди, которых я едва знал в лицо, и, конечно, выступил Старосельский. И тут он себя показал. Он начал с того, что надо разделить Кондрашина и Виноградова. Виноградов — это рабочая косточка, это — сын рабочего. Есть разные рабочие. Видимо, отец Виноградова из рабочей аристократии, верхушки, раз он не сумел воспитать у своего сына пролетарского мировоззрения, но тем не менее он не безнадежен. Он сын рабочего, и вы должны это учесть.
А вот Кондрашин — он сын интеллигенции. Какой интеллигенции? Большого театра, в котором сейчас неблагополучно. (Как раз года за два до этого прогремела «головановщина», об этом, я тоже потом расскажу. В общем, Голованов был выгнан из театра за антисемитизм, за излишнюю религиозность. И Большой театр часто поносился на страницах газет как реакционный…) И Кондрашин, восприняв от своих родителей реакционную психологию буржуазного Большого театра, принес эту психологию сюда в техникум. Он не только вредил своим поведением, но и всем своим мышлением все время срывал нам процесс подготовки. К Кондрашину, конечно, надо применить самые строгие меры… И то, что он сегодня сказал, ни в коей степени его не оправдывает, и вместо того, чтобы честно признать…
— Для него сейчас ни о какой учебе не может быть речи. Ему надо идти на завод, в деревню, года два-три там поработать, перековаться. После этого молодой человек может где-нибудь учиться, а сейчас — нельзя. Мы же, конечно, должны его исключить.