- Ты вор, - сказал мужчина, стоящий за спиной крестьянина.
- Я не вор, - возразил тот.
- Если ты не заплатил ей, ты заплатишь мне вдвойне, - заявил Бун Тап.
- Нет.
- Она работает на меня, - объяснил владелец таверны.
- Нет, она платит тебе ренту, - покачал головой крестьянин.
- Тогда я побью ее, - пригрозил Бун Тап.
- Она свободная женщина, - не слишком уверенно возразил крестьянин. Бьют ли свободных женщин в городах? Крестьянин вспомнил, что иногда мужчины в деревне били жен и дочерей. Конечно, и Тессу, и Лиа, и Сат тоже били - за то, что они встречались с ним, но это не останавливало женщин: они сходились с ним тайно, на сеновалах, в курятниках. Однако крестьянин слышал, что на Тереннии женщин не бьют - неважно, заслуживают они наказания или нет. Вот потому-то женщины на Тереннии кажутся такими избалованными. Но эту женщину было не за что бить - она не сделала ничего дурного. Она была доброй и ласковой. Кроме того, насколько знал крестьянин, она не принадлежала владельцу таверны. Она жила на Тереннии и была свободна. Непохоже, чтобы она оказалась рабыней, которую наказывают за малейшее неповиновение или за то, что она не умеет угодить.
- Посмотрим, что у тебя здесь, - сказал Бун Тап, ослабляя завязки котомки и вытряхивая ее содержимое на стойку.
- У него есть деньги! - воскликнул один из мужчин за спиной крестьянина.
- Смотри, дарин! - сказал другой.
- Ух, смотрите-ка! - Бун Тап схватил серебряный браслет.
- Он вор! - воскликнул мужчина, стоящий справа.
- Конечно, - кивнул Бун Тап.
- Нет, - возразил крестьянин и схватился за стойку.
Ему не следовало поддаваться ярости - по крайней мере, такой внезапной, слепой и неистовой. Ярость оказалась слишком сильной, она была неудержима, стремительна, подобно молнии, поражающей небосвод, разрывающей тучи, изломанной и резкой. С такой яростью ничего нельзя поделать; трудно предугадать, что произойдет. Человек обо всем узнает позднее. Таких приступов особенно боялись в деревне. Существовала ярость, которая накатывается постепенно - она обостряет все чувства, наделяет человека страшной силой, и тот с напряжением ждет всплеска. Ждет, предчувствует, готовый к пружинистому броску. А потом наступает холодное, безжалостное бешенство, самое ужасное из всех - крестьянин еще не испытывал такого чувства, неумолимого, как приближение зимы, научающего холодному и жестокому терпению.
"Остерегайся таких чувств, сын мой", - говорил ему брат Вениамин.
- Браслет украден, - заявил Бун Тап. - Я заберу его.
- И дарин, - добавил мужчина, стоящий слева.