Белл, которого я увидела перед собой, явно приближался к столетнему юбилею. Но глаза оставались ясными, движения — уверенными, речь — внятной и энергичной. В общем, никаких внешних признаков недуга. У этого сукина сына были даже волосы, несколько прядей, укорачивать их Белл не счел нужным, может, времени на это пожалел; они плыли над смуглой, в печеночных пятнах кожей, как перистые облака над изгибом Земли. Некоторые из моих знакомых старикашек по неделям не брились, этот же щеголял безупречно гладким подбородком и чистой, с нерастрепанными швами одеждой.
Да, он был старым. Не побоюсь этого слова, древним. Но не ветхим. Он еще вполне мог о себе позаботиться.
Или он пошел на поправку, или та давешняя хрупкость — не более чем притворство.
Я знала, что он на меня смотрит. По моим сведениям, он любил женщин. И я — первый посетитель женского пола за последние десятилетия. Это, конечно же, не влюбленный взгляд, да и вряд ли стоило на него рассчитывать, ведь все мои прелести прячутся в бесформенном скафандре. Но у меня в ту пору было миловидное лицо, если можно считать миловидностью редкое сочетание черт, которые порознь выглядели бы далекими от идеала. Все-таки спасибо тебе, Боже, за большие карие глаза, именно они соединяют детали моей внешности в нечто приемлемое — вплоть до того, что некоторые даже считают меня красивой. Не будь у меня этих спасительных глаз, я бы, наверное, попросилась на жительство в зоопарк.
Он вытащил из-под убирающегося стола модульное кресло, дав понять, что я могу располагаться поудобнее, сел на край койки, держа при этом спину абсолютно прямо, и скорбно покачал головой:
— Юная леди, в любом просвещенном обществе вас бы заживо сварили в масле.
— Ошибаетесь, сэр, подобная экзекуция мне не грозит. Но вот камнями меня время от времени побивают.
У него дрогнули губы.
— Мило. Смело. Вы достаточно начитаны и вполне владеете антикварным сленгом. И вы гораздо симпатичнее, чем ваш печально знаменитый тезка на старых фотографиях. Честно скажу: будь я на восемьдесят лет моложе, дал бы себя соблазнить.
— Благодарю, сэр.
— Это не комплимент, всего лишь голая правда, — похвалил он меня еще раз. — Так говорите, вы не историк. И что бы я вам ни выболтал, это не обернется лекцией для зевающих пустоглазых студентов, верно? И вы не репортер. Иначе бы не заявили, что вас не интересуют самые очевидные вещи. По той же причине я смело могу утверждать: вы не из восторженных поклонников, которые с детства мечтают увидеть своего обожаемого героя. Я все еще прав?
— Да, сэр.