Анеля прислушалась. Вокруг была тишина, и тогда она тихо сказала:
— Мир с Соединенными Штатами будет подписан в Генте. Возможно, мир уже подписан, сейчас, когда мы говорим с вами. Затем, — я вам могу сказать об этом, потому что я ненавижу Австрию, — затем князь Шварценберг говорил только вчера: «Если воевать с Россией, то выгоднее начать войну сейчас, чем несколькими годами позже». И это все из-за Польши. Они хотят заставить русских уйти из Варшавского герцогства.
— Для того, чтобы занять его самим… Шварценберг… Это похоже на него. Болван, который выбалтывает то, о чем молчат другие… Небо Европы в тучах… Одно я знаю: долго еще мне не видеть родины.
— Не отвергайте моей помощи, — сказала Анеля. — Женщина может сделать многое… Хотите, я попрошу старого Разумовского, он все же близок к императору, он даже уговорил его принять господина Бетховена, хотя император не любит музыки и ничего не смыслит в ней. Я могу просить Разумовского, и он сделает так, что вы получите отпуск или отставку… Хотите?
— Нет, — ответил Можайский. — Если правда, что война близка…
Она взглянула на него, на черную повязку над виском:
— Но вы дважды пролили кровь за отечество…
В пустынных залах вдруг послышались тяжелые шаги.
— Это Чарльз, — сказала Анеля.
Лицо ее потемнело, но тотчас же она принужденно улыбнулась и громким и веселым голосом сказала:
— Вы рассказали мне прелестную историю… Ну и что же ответил несчастный юноша своей возлюбленной?..
Она произнесла эти слова так естественно, что Можайскому вспоминалась Сюзанна из комедии Бомарше и ее слова о великосветском опыте знатных дам. У них появляется такая непринужденность, что они могут лгать, не вызывая никаких подозрений. Можайский пробыл у супругов Кларк еще полчаса. Разговор шел об охоте, о свадьбе принца Вюртембергского с великой княжной Екатериной Павловной.
Уходя, он оглянулся на портрет кисти Изабе, на Анелю. Она стояла рядом с портретом, как бы отражаясь в зеркале.
Можайский видел ее в последний раз. Вскоре Анеля простудилась, возвращаясь после раута у князя Шварценберга. Она умерла от горячки три месяца спустя. Горячкой в те времена называли скоротечную чахотку.
В тот день снова изменилась судьба Можайского. Вернувшись домой, в гостиницу, он нашел записку Данилевского: его ожидали в Гофбурге в любое время дня и ночи.
В Гофбурге Можайский застал Данилевского, запечатывавшего пакеты с почтой. Он был встревожен и озабочен.
— Нынче на рассвете ты едешь в Варшаву. Повезешь письмо государя главнокомандующему… — Он договорил шёпотом: — Приказано выставить лошадей по тракту. Государь решил уехать из Вены. Покамест поедет в Краков, где стоит наш авангард. Далее, смотря по обстоятельствам, кинет меч на весы.