Щелкалов чокнулся своим бокалом с бокалом Наденьки, а молодой человек, влюбленный в нее, сидевший напротив и следивший за малейшим ее движением, беспрестанно изменялся в лице от внутренней тревоги. Он видел, что Наденька перестала дичиться Щелкалова, что она свободно и непринужденно разговаривает с ним, что его общество даже приятно ей. Он видел, что Щелкалов особенно ухаживает за Наденькой; но он не видел того, что в добавление всего этого видел я, хладнокровный наблюдатель: досады, выражавшейся на лице смелой барышни с двойным лорнетом, оттого что Щелкалов более оказывал внимания Наденьке, нежели ей, и тех иронических взглядов, которые барышня иногда бросала на Наденьку.
После ужина Щелкалов, с шляпой в руке, вдруг сказал, обращаясь к Наденьке:
— Ах, да! я вам говорил давеча о романсе, который я положил на музыку. Хотите иметь понятие о моем музыкальном даровании?
И не дожидая ответа, снял перчатку, бросил шляпу, сел к роялю, остановился на минуту, задумался и запел:
Любил твой голос кроткий, нежный,
Задумчивый, туманный взгляд,
Твой локон, вившийся небрежно,
И твой обдуманный наряд…
Тебя любил, тебя любил!
Любил я слушать твои речи,
Твои движенья подмечать,
Смотреть на стан твой и на плечи
И взгляд твой пламенный встречать…
Тебя любил, тебя любил!
Любил, когда в разгаре бала,
По скользким лаковым полам,
Ты, упоенная, летала,
Взгляд посылая гордый нам…
Тебя любил, тебя любил!
Любил, когда в уединенье,
В таинственный полночи час,
Ты говорила мне в смятенье:
"Скажи, кто счастливее нас?"
Тебя любил, тебя любил!
Всегда, везде — и в зале шумной,
В карете, в ложе, на коне,
И наяву и в сладком сне,
Любовью страстной и безумной
Тебя любил, тебя любил!
При последнем повторении тебя любил! — голос Щелкалова обратился в неистовый крик и вопль, который, однако, произвел невообразимое впечатление на слушателей.
— Brawo! brawo! — раздалось со всех сторон.
— Ravissant! — шепнула бойкая барышня с лорнетом.
— Bravissimo! — прибавил многозначительно Пруденский. — И в словах много страсти. Позвольте, это ваши собственные слова? — сказал он, обратясь к Щелкалову.
Щелкалов не заметил этого вопроса.
— Этот романс, — произнес он как будто про себя, — напоминает мне очень многое!
И он провел рукою по лицу, встал со стула, схватил шляпу, с нетерпеливым волнением начал натягивать перчатку, разорвал ее и бросил, взглянул на часы, проговорил себе под нос: "Пора!", раскланялся Лидии Ивановне, пожал руку Наденьке и, кивнув остальным головою, обратился к Веретенникову:
— Едем… Ты ведь меня везешь в своем экипаже?
— Я надеюсь, барон, что это не в последний раз, сделайте одолжение, мы всегда рады, — раздавалось вслед за ним.