Алексей Афанасьич, проводив почетных гостей, возвратился из передней, неся в руке галстух и дыша как будто свободнее. Нам всем также стало полегче.
Наступила минута молчания.
— Вот нападают на светских людей, — произнесла, наконец, Лидия Ивановна в раздумье, — а нельзя не сознаться, что в них много ума и талантов!
— Да, это правда, — возразил Алексей Афанасьич, — только все-таки эти господа хороши изредка.
— Это почему? — спросила Лидия Ивановна недовольным голосом.
— Потому, матушка, что хорошенького понемножку, — отвечал он, улыбнувшись.
Глава III
Биографический очерк барона Щелкалова, из которого наблюдательный читатель может догадаться, что такое подразумевается под словом «хлыщ»
У меня есть знакомый — человек очень богатый, светский и умный. В свете его не любят и говорят, что у него злой язык, но свет за ним ухаживает именно потому, что он богат и зол. Свет его боится. Имеет ли он злой язык действительно — я не знаю; он просто видит вещи в настоящем их свете, владеет юмором и высказывает свое мнение обо всем и обо всех прямо, не входя ни в какие соображения и расчеты.
Через несколько времени после знаменитого вечера у Грибановых я встретился у него с бароном Щелкаловым. Это было утром.
Щелкалов лежал, развалясь в креслах, с сигарой в зубах и с стеклышком в глазу.
Хозяин назвал нас друг другу по имени.
Барон слегка приподнялся, сделал движение головою и потом снова упал в кресло и начал меня рассматривать в свое стеклышко с ног до головы.
— Я, кажется, имел удовольствие видеть вас недавно, — сказал я.
Он сначала вопросительно и с недоумением посмотрел на меня, потом сказал сквозь зубы:
— Очень может быть… где же это?
— У Грибановых, — продолжал я.
Он сделал вид, как будто припоминает, что это такое Грибановы.
— Ах, да, — проговорил он через минуту, — Я был там.
В этот раз Щелкалов показался мне проще. Он ломался несравненно менее; все, что говорил, говорил неглупо, но хотя разговор был общий, он редко обращался ко мне, и то всякий раз как будто нехотя.
В третий раз я почти нечаянно натолкнулся на него в театре, в тесноте, во время антракта, и поклонился. Он едва кивнул мне в ответ головой, потом взглянул на меня так, как будто хотел спросить:
"Что ты за человек и каким образом я могу быть знаком с тобой? и зачем ты беспокоишь меня?" После этого я часто встречался с ним в театре, на улице, у нашего общего знакомого, но я уже не кланялся ему и не говорил с ним. Он также не обращал на меня ни малейшего внимания.
Так прошло месяца два. В один вечер, в фойе Большого театра, кто-то положил мне руку на плечо. Я обернулся и увидел перед собою Щелкалова.