Жену он любил, считал умной и интересной собеседницей и удивлялся, что хорошего она находит в этой чисто «бабской болтовне». Дима обижался, что Лена все время проводит со своими подругами, а ему не уделяет внимания. Сам он был довольно замкнутым и малообщительным человеком, у него было всего два увлечения – работа и жена. «Мне хочется быть только с тобой, разговаривать только с тобой, а не с этими глупыми гусынями», – повторял он.
Лена отшучивалась, мол он, как ребенок, ревнует её к подругам. «У меня всегда было много подруг, не все они умны, но я знаю их давно и не могу полностью отказаться от общения и запереться с тобой в четырех стенах», – убеждала она мужа. А тот сердился: «Ты играешь в сестру милосердия, являешь собой жилетку для всех желающих в неё поплакаться, а наш дом превратила в сборище приживалок.
По-крупному они не ссорились – у Лены легкий, веселый нрав, а Дима любит её и не может на неё всерьез сердиться. К женщинам он относится немного свысока, считая их в общей массе мелочными, глупыми и примитивными созданиями. Лишь свою жену он называет «исключением из правил»: «С тобой мне нравится и разговаривать, и даже просто молчать. Но я не имею возможности ни поговорить с тобой без посторонних, ни посидеть в тишине. Если бы твои подруги обладали тактом или были хорошо воспитаны… Любой нормальный человек давно бы понял, что супругов надо хоть иногда оставлять наедине. А твои курицы лезут даже в наши разговоры». «Но Наташе негде жить. Как я могу выгнать её на улицу?» – возразила Лена. «Пусть решает свои проблемы сама. Она уже не маленькая девочка, которую нужно опекать. Быть может, она так часто не цапалась бы со своим мужем и не уходила от него, если бы ей некуда было уйти. А так – ей замечательно живется. На всем готовом и в приятном обществе».
Дима не жадный человек, в деньгах жену никогда не ограничивал. Но ведь подруги и в самом деле вели себя по отношению к Лене потребительски. В лучшем случае одна из них по дороге с работы покупала торт или печенье к чаю, но чаще всего они приходили с пустыми руками, а Лена на всех готовила, закупала продукты как на большую семью, хотя их семья фактически состояла из двух человек (детей у них с Димой нет). Дима мне как-то признался, что именно из-за того, что у них нет детей (Лена страдает бесплодием), он и мирился так долго с её подругами, считая, что для жены это своего рода эмоциональная отдушина – некоторые её приятельницы приводили с собой своих чад.
Но порой Дима с трудом сдерживал раздражение. На кухне у них стоял угловой диван и, придя вечером, он нередко заставал компанию из четыре-пяти женщин, рассевшихся на этом диване. «Ну вот, весь курятник в сборе, все курицы на насесте», – ворчал он про себя. Еще больше его раздражало, что приятельницы жены, оккупировав диван, оживленно болтали, а Лена в это время стояла у плиты и что-то жарила-парила на всю ораву. «Не в деньгах дело, – говорил мне Дима, – Мне Лену жалко. Она просто превратила себя в прислугу! А эти клуши хоть бы подняли свои толстые зады с дивана, чтобы ей помочь! Лена, правда, не любит, когда кто-то путается под ногами, она хорошо готовит и все умеет делать быстро. Но вы только представьте себе – в семиметровой кухне, где не развернуться и троим, сидят пять бабищ и дымят без перерыва. Вся кухня затянута сизым дымом, не продохнуть! Я и сам курю, но жить все время в этом чаду невозможно. Хоть проветривай, хоть не проветривай, вся мебель уже пропахла табачищем. Мужчины и то столько не курят. У этих дурищ вечно кончаются сигареты, и они бегут ко мне «стрелять». Не напасешься на такую ораву. Почему бы им самим не позаботиться хотя бы о сигаретах для себя?! Не мне же об этом думать! Вконец обнаглели. Вот уж точно, как в детской сказке, – пусти лису в дом, а тебя из него и выгонит.