– Собирается гроза, – крикнул Шон, перекрывая шум ветра. – Ночью луны не будет.
Руфь быстро встала, но неожиданный порыв ветра сбил ее с ног. Она пошатнулась, прислонилась к Шону, и он невольно обнял ее. На мгновение она прижалась к его груди, почувствовала упругость тела и мужской запах. Эта неожиданная близость стала для обоих потрясением, и, когда Руфь высвободилась, глаза ее широко распахнулись и посерели от страха – она испугалась того, что ощутила.
– Простите, – прошептала она. – Это произошло случайно.
Ветер подхватил ее волосы и закрыл все лицо танцующими черными прядями.
– Поедем, пока еще светло, – решил Шон. – Ночью двигаться будет невозможно.
По небу метались тучи, они меняли форму и опускались все ниже. Серые, лиловые, цвета дыма и старого кровоподтека, тяжелые от дождя, который несли в себе.
Стемнело рано, ветер продолжал досаждать.
– Примерно через час утихнет и начнется дождь. Пока еще что-то видно, попробуем найти убежище.
На другой стороне холма путники обнаружили нависающую скалу и под ее защитой разгрузились. Пока Шон привязывал лошадей, чтобы они не умчались в бурю, Мбежане нарезал травы и устроил под навесом ложе.
Натянув овчинные куртки, люди перекусили сушеным мясом – билтонгом – с черствым просяным хлебом, после чего Мбежане ушел в дальний угол и забрался под одеяло.
– Ну ладно, Дирк. Укутайся потеплее.
– А можно я... – начал шумно протестовать парень.
– Нет, нельзя.
– Я спою тебе, – предложила Руфь.
– Зачем? – удивился Дирк.
– Чтобы ты скорее заснул. Разве тебе не пели колыбельные?
– Нет. – Дирк заинтересовался. – А что ты будешь петь?
– Сперва завернись-ка в одеяло.
Шон сидел рядом в темноте, сознавая громоздкость своего тела и чувствуя прикосновение ее плеча. Глухой рев ветра сопровождал пение Руфи.
Сначала голландские народные песни: «Nooi, nooi» и «Jannie met die Hoepel been», потом старые напевы, вроде «Отца Жака». Для каждого слушателя голос девушки значил что-то особенное.
Разбуженному Мбежане он напомнил ветер на холмах Зулуленда и пение юных девушек на полях во время уборки урожая. И мужчина порадовался, что идет домой.
Для Дирка это был голос матери, которую он почти не помнил. Голос, сулящий безопасность – и вскоре мальчик уснул.
– Продолжайте, – прошептал Шон.
И она пела для него одного. Любовную сагу, которой исполнилось две тысячи лет, полную страданий ее народа – но и радости. Пока она пела, ветер стих; замолчала и Руфь. Воцарилась глубокая тишина ночи.
Грянула буря. Прогремел первый гром, змеи молний пробились сквозь тучи. Дирк что-то забормотал, но не проснулся.