Поезд шел вдоль края откоса, тормозя по мере увеличения уклона. Он добрался до вершины, и внизу открылись все окрестности Ледибурга. Шон увидел среди своих деревьев большое пятно неправильной формы; от него к холмам устало тянулись струйки дыма.
Шон открыл балконную дверцу и спрыгнул с поезда.
Ударился о землю, перевернулся и покатился вниз по камням откоса. Кожа на его руках и коленях покрылась царапинами.
Он вскочил и побежал.
На дороге, где остановили пожар, ждали люди. Они сидели молча или спали сном изнурения, все в пепле и саже. Глаза их воспалились от дыма, тела ломило от усталости. Но черные акры мрачно дымились и тлели, и они ждали, потому что, если ветер снова поднимется, он может разнести горящие угли.
Кен Бростер поднял с руки голову и быстро сел.
– Здесь Шон! – сказал он. Люди вокруг него зашевелились и начали медленно вставать. Они смотрели на приближающегося Шона, который, спотыкаясь, походкой человека, пробежавшего пять миль, спускался с холма.
Он остановился в нескольких шагах, шумно, тяжело дыша.
– Как? Как это случилось?
– Мы не знаем, Шон.
Кен сочувственно отвел глаза. Тяжело смотреть на горюющего человека.
Шон прислонился к одному из фургонов. Он не мог заставить себя посмотреть на обширную дымящуюся пустыню, на кривые почерневшие стволы, похожие на изуродованные артритом пальцы.
– Один из твоих людей погиб, – негромко говорил Кен. – Зулус. – Он поколебался, потом решительно продолжил: – Много раненых, обгоревших.
Шон ничего не ответил, он словно не понимал, что ему говорят.
– Твой племянник и твой мальчик Дирки. – Шон продолжал тупо смотреть на него. – И еще Мбежане. – На этот раз Шон вздрогнул. – Я послал их на ферму, там врачи.
По-прежнему никакого ответа от Шона, но теперь он ладонью вытер рот и глаза.
– Майк и Дирк не очень пострадали, а у Мбежане сильно обгорели ноги, – быстро продолжал Кен Бростер. – Молодой Дирк попал в пламя. Майк и Мбежане пошли за ним... окружило... упали... подняли их... пытались помочь... бесполезно... сильно обгорело мясо на ногах...
Шону эти слова казались разрозненными, бессмысленными. Он стоял, прислонившись к фургону, ощущая странную неопределенность, безволие. Это уж слишком. Пусть уходит. Пусть уходит.
– Шон, с тобой все в порядке?
Руки Бростера легли ему на плечи. Шон выпрямился и огляделся.
– Мне надо к ним. Одолжите мне лошадь.
– Поезжай, Шон. Мы останемся и присмотрим тут. Не волнуйся – мы уж постараемся, чтобы не началось снова.
– Спасибо, Кен. – Шон осмотрел кружок бесстрастных черных лиц и повторил: – Спасибо.
Шон медленно въехал на конный двор Лайон-Копа. Здесь было много экипажей и слуг, черных женщин и детей, но все замолчали, узнав его. У дальней стены стояли носилки, окруженные женщинами, и Шон первым делом направился туда.