"Осторожный, черт! Даже спит на своих бумагах".
Рассчитанным движением Алексей вынул из кармана миниатюрный фотоаппарат…
Через несколько минут по коридору медленно, прихрамывая, прошел к выходу выхоленный офицер.
На крыльце стоял Вилли и весело переговаривался с Готвальдом, выглядывающим из машины.
— Я не дождусь полковника, — процедил сквозь зубы Алексей. — К дежурному по аэродрому! — распорядился он, когда Готвальд почтительно распахивал перед ним дверцу "опель-капитана".
* * *
Через два дня после того, как Алексей сфотографировал содержимое портфеля полковника, он сидел вместе с секретарем подпольного обкома на конспиративной квартире. Пленки были уже проявлены, с них сделаны отпечатки. Фотоаппарат возвращен Карновичу.
Алексей держал в руках фотографии. Мелкие машинописные буквы, чуть расплылись (второпях Алексей, видимо, неточно установил диафрагму), но, однако, читались без особого труда. Скользнув глазами по первым строкам, Столяров обнаружил, что документы обозначены грифом "Совершенно секретно". Это были приказы и планы переброски войсковых соединений из-под Могилева, Витебска и Смоленска в район Курска — Воронежа. Алексей понял, что сведения, которые он добыл, чрезвычайно существенны. Понял это и Карнович.
Когда они снова внимательно все перечитали, Карнович похлопал Алексея по плечу.
— Ты знаешь, что это такое? — спросил он Столярова. — Ты понял, что ты сотворил?
— Догадываюсь.
— Ведь переброска войск в таком количестве… Это… не так просто…
— Документы указывают на то, — твердо сказал Алексей, — что немцы собираются вести решительное наступление на Южном фронте…
— Но, возможно, наше Главное командование уже информировано о направлении удара, — возразил Карнович.
— Не знаю. Во всяком случае, надо как можно скорее передать эти документы в Москву. Они ведь ждут…
Альберт Обухович, он же Михаил, он же агент А-39, еле поспевал за беглецами. Судя по тому, какой темп задали беглецы, они поверили, что их действительно спасли от расстрела партизаны.
"А ведь неплохо подстроено, — думал Обухович. — Эти остолопы приняли все за чистую монету. Так мчатся, что у меня вот-вот лопнет сердце…"
Ободранные, исцарапанные в кровь, беглецы распластались в зарослях. Жадно, как выброшенные из воды рыбы, хватали ртом воздух.
У Обуховича дрожали руки и ноги, отчаянно, до звона в ушах колотилось сердце. Потом у него началась рвота.
До войны Обухович заведовал промтоварной базой, проворовался и угодил в тюрьму. С приходом немцев он намеревался взять реванш за напрасно потерянные годы, сразу же поступил в полицию. Но торжествовать долго ему не пришлось. Советские люди, которым он мечтал отомстить за арест, снова взяли верх над ним, взорвав артсклад, куда его только что приняли в охрану.