Совсем потеряв голову, Софья Львовна побежала к Венцелю.
Он уверил Софью Львовну, что видел Риту только накануне, а вечером заезжал за ней в госпиталь, но там ему сообщили, что Ивашева уже ушла. Начальник полиции был, как всегда, очень любезен и обещал выяснить все в ближайшее время.
— Я вам очень сочувствую, и я приму все меры…
Дни шли. О Рите ничего не было слышно.
Софья Львовна не находила себе места. Особенно по вечерам. Большая трехкомнатная квартира пугала ее тишиной. Софья Львовна не теряла надежды. Ей казалось, что вот-вот дочь даст о себе знать.
И вот один служащий полиции, который брал у Софьи Львовны уроки немецкого языка, признался ей, что сам видел Риту в ту ночь, когда девушка не вернулась домой. Она вместе с другими арестованными стояла в кузове грузовика, который ехал за город.
У Софьи Львовны потемнело в глазах.
— Куда повезли? — вскрикнула она.
— На Дронинский карьер. Ищите ее там.
Софья Львовна на миг потеряла всякое ощущение реальности. "Это сон", мелькнуло в сознании.
Но вполне реальный перед ней стоял страшный вестник беды. Как и каждый житель города, она знала: Дронинский карьер — место массовых казней.
После мнимых похорон Алексея отвезли в пригородный поселок Краснополье, в трех километрах от города, и поместили у шестидесятилетней старушки Пелагеи Ивановны. Муж ее давно умер, оба сына воевали в Красной Армии, жила она совершенно одна и была несказанно рада, что в доме появился мужчина — все-таки в хозяйстве подмога.
Пока совсем не зажила оперированная нога, Алексей отсиживался дома, а потом стал потихоньку выходить на улицу.
Вскоре к Пелагее Ивановне наведался староста поселка Иван Архипыч Барабаш, хромой толстоносый мужчина лет пятидесяти в старомодных очках.
— Ну, как твой жилец? — осведомился он у старухи.
Посмотрев документы Алексея и не найдя в них ничего подозрительного, староста погрозил пальцем постояльцу.
— Только смотри у меня, веди себя как положено.
Не забывай: я за тебя в ответе. — И со вздохом, допивая предложенную ему самогонку, добавил: — О-ох, свалился ты на мою голову.
И ушел не попрощавшись, тяжело опираясь на палку.
— Ишь, сволочуга! — проворчала ему вслед Пелагея Ивановна. — До войны тихоня был, счетоводом в совхозе работал. А как власть ему дали, злее кобеля цепного стал!
Алексей не знал, следит ли кто за ним, кроме старосты, но на всякий случай решил пока не предпринимать никаких шагов, могущих навлечь на него подозрение. Жить ему было не на что, и он, немного знакомый с сапожным ремеслом, занялся подшивкой валенок и починкой сапог, что окончательно расположило к нему Пелагею Ивановну. Она уважала мастеровых людей.