— Вот так-то, голуба! — проговорил он вслух, забористо ругнул себя за потраченное на невеселые думы время и, выдернув из ящика стола словарь, стал разбирать инструкцию по летной эксплуатации истребителя «харрикейн», составленную на английском языке.
За распахнутым окном гудела ночь, взбудораженная моторами, исполосованная прожекторными лучами и вспышками стартовых ракет.
В небе бодрствовали летчики-буксировщики. Непривычным прерывистым ревом отличались двигатели трофейного «хейнкеля», на котором тренировался старший лейтенант Костюхин. На самолете перекрасили знаки, заменили надписи под приборами, сняли вооружение и броню, а вой моторов так и остался волчьим.
По следу
Корот, ссылаясь на плохое самочувствие, упорно отказывался от предложения инструктора Дулатова.
— Не пойду, товарищ лейтенант. Чего портить парубкам отдых? Хлопцы гарные, правду говорю. А если и выпьют малость — греха нема.
— Хочется тебе или нет, а ты пойдешь, Корот, — сказал Дулатов. — Все!
И вот они идут по кромке лесопосадок. Дулатов пытался не упустить из виду Донскова и Романовского, но Корот остановил его и пообещал найти их по следу. Он шел впереди, слегка ссутулив плечи и опустив лобастую голову, густо покрытую тугими светло-рыжими завитками. Гимнастерка обтянула широкую, одинаковую в плечах и талии спину, толстые ноги, обернутые голубыми обмотками, осторожно ступали по мягкой траве. Дулатов, всматриваясь в землю, никаких следов не замечал и поэтому, немного обогнав курсанта, с интересом поглядывал на него. Идущий по следу Корот поразительно напоминал работающего Романовского. Так же распахнуты от удовольствия глаза, только с блестящими черными крапинками в зрачках, та же непринужденность мастера, только в походке, бесшумной и быстрой. Колхозник с равнины за несколько месяцев учебы впитал в себя «науку следопыта», хотя был еще и не шибко грамотен. Изредка подергивая коротким, красноватым, облезшим на солнце носом, Корот и хмыкал так же удовлетворенно, как Романовский. Но в широченных, не юношеских плечах, в длинных опущенных руках, в толстых пальцах, полусжатых в кулак, у Корота чувствовалась скрытая, дремлющая сила. Он нагнулся, в выражении его лица что-то хищное почудилось Дулатову, и лейтенант отстал на несколько шагов.
За лесопосадками простиралось желтоватое гречишное поле. Скрываясь за последними кустами, они увидели маленькие фигурки Донскова и Романовского. Курсанты двигались к редкому орешнику на берегу Волги.
Корот остановился, попросил разрешения курить.
— Или в перелеске, или на берегу сядут, — слюнявя край самокрутки, невнятно пробормотал он. — Не сбрешу про Володьку, а Борька чудной. Выдали нам по пятнадцати пачек «Северной Пальмиры», папироски — баловство, так я за них выменял у Мессиожника пять фунтов самосаду, а Борька опять же — плексиглас. Потопаем, товарищ лейтенант, теперь можно.