Клепальщик не спеша поздоровался с ними.
– Что с бронепоездом? – с налета спросил Седов.
– Тянем, Илья Иваныч! – ответил клепальщик. – Я так прикидываю, что еще дней пять проторчит тут.
– Машина как? – деловито поинтересовался Мещерников.
– Кое-что недоделано… по мелочам…
– Значит, порешим так. Даются вам сутки. Время немалое. А завтра в полдень чтоб бронепоезд был готов и стоял под парами!
Клепальщик удивленно вскинул брови и, обиженно посмотрев на Седова, заметил:
– То говорили «тяни»…
– А теперь говорим: в полдень, – жестко отрезал Седов. – Так будет или не будет?
– Если надо, значит, будет! – Клепальщик твердо посмотрел на Седова и не удержался: – Может, объяснишь все же?
– Ничего пока сказать не могу… В общем, есть одна лихая задумочка! – Седов взглянул на клепальщика и добавил, убеждая в чем-то не столько присутствующих, сколько самого себя: – Задумка, может, даже того… А только другого выхода нет!
Громоздкие двустворчатые кованые ворота неторопливо и тяжело открылись, и сверкающий «бенц» начальника гарнизона медленно вкатился в крепостной двор. Угнетающее безлюдье и тишина царили здесь. Многометровая толща высоких стен прочно отгородила от внешнего мира этот мощенный каменными плитами двор. Казалось, что и солнце боится заглянуть сюда.
Неподалеку виднелся черный отсыревший провал входа в туннель. Его перегораживала железная решетчатая дверь.
По каменным плитам гулко прозвучали шаги, и к машине подошел офицер.
– Господин Колен! Пожалуйста, следуйте за мной!
Офицер подошел к решетчатой двери туннеля и нажал кнопку звонка. Вскоре выглянул надзиратель. Он отстегнул от пояса связку ключей, молча открыл дверь. Офицер и Колен вошли в туннель. Заскрежетал замок, надзиратель тотчас запер за ними.
В туннеле было холодно. С бетонного свода падали капли. Стены были в пятнах сырости. Слабо светились ввинченные в потолок лампочки.
Еще дважды перед ними так же молча, словно все здесь были глухонемыми, открывали решетчатые двери. И наконец Колен попал в такой же мрачный, как и коридоры, бетонный зал. По одну его сторону виднелись двери нескольких камер. Возле крайней офицер остановился, открыл маленькое квадратное окошко, заглянул в камеру. Затем лаконично приказал надзирателю:
– Открывай! – и, глянув на часы, предупредил Колена: – Разрешено десять минут. Приказ генерала.
Надзиратель открыл дверь, привычно глянул по сторонам, отступил, пропуская Колена в камеру.
Кольцов сидел на узкой подвесной койке и спокойно глядел на журналиста. В его облике сохранялось прежнее достоинство, выдержка и самообладание. Нет, что-то, пожалуй, изменилось. Глаза! Они были усталые, пригасшие. Да и лицо, покрытое бисеринками пота, осунулось…