– За что же?
– Харьков. Ресторан «Буфф». Кольцов и вы… У меня хорошая память на лица.
Та-ак! Вот поручик и нанес свой удар! Но почему сейчас, а не в Севастополе или когда они ехали в Джанкой? Отпираться, утверждать, что то была не она, не имело смысла.
Но что же, что?.. Главное – не молчать, надо переходить в наступление!
– Не удалось споить, так хотите запугать? – стараясь быть спокойной, сказала Наташа. – Экая невидаль – контрразведка! После ареста Кольцова меня вызывали туда. Интересовались, что нас с ним связывало. Выяснили и, как видите, отпустили.
– Значит, все-таки связывало? – Дудицкий пошло усмехнулся. – Впрочем, я и не сомневался в этом. А теперь, значит, как говаривал Александр Сергеевич: «…и буду век ему верна»? Но позвольте спросить: кому? Тому, кто практически уже мертв?
– Не смейте! – с возмущением крикнула Наташа.
Дудицкий пил и пьянел прямо на глазах. Что-то бормоча, он вновь потянулся к Наташе. Но не устоял на ногах, свалился на пол.
С отвращением и ненавистью посмотрев на него, Наташа ушла. Остаток ночи она провела на вокзале и в шестом часу села на поезд. Снова бежали за окном залитые дождем поля...
Примерно в это же время, очнувшись после недолгого зыбкого сна, генерал Слащов начинал новый день жизни… Начинал по обыкновению с молитвы – короткой и небрежной.
Чувствовал себя генерал плохо, настроение было подавленное. Перекрестившись в последний раз, он протяжно зевнул, потянулся к висевшему на спинке стула френчу за папиросами. Вместе с коробкой «Дюбека» извлек из кармана примятый листок бумаги. Недоуменно взглянул на него…
«Яков, помоги девочкам! Юнкер Нечволодов».
– Юнкер ты мой… – пробормотал он задумчиво. – Как ты там без меня? – расслабляясь и в то же время испытывая тревогу за любимого человека, одного-то по-настоящему на всем белом свете и любимого, думал Слащов. – Кого родишь ты мне, пьянице? Святой Боже, лишь бы все обошлось, было хорошо! Нет ничего такого, чего не сделал бы я ради этого!..
В памяти вдруг высветилась давно забытая картинка раннего детства. Мама, красавица мама, как-то вдруг непривычно подурневшая, с коричневыми пятнами на лице и большим животом, кормит его, пятилетнего, с ложечки, а он изворачивается, шалит…
«Ну, Яшенька, ну, милый! – улыбаясь, просит мама. – Всего-то одну ложечку еще, за маму! Прошу тебя, милый. Мне сейчас отказывать нельзя – мышки ушки отгрызут!..»
Потом, подрастая, он еще долго помнил поразившую его фразу с «мышками-ушками» и никак узнать не мог: но почему, откуда взялось это поверье, что беременным женщинам в их просьбах отказывать нельзя? Так и не узнал…