Поначалу фронтовые действия проходили далеко от Острогожска, но быстро отразились на жизни города. По радио стали звучать только патриотические или грустные песни, умерла танцплощадка, железная дорога гудела под тяжелыми составами, станки и механизмы ухали на заводе день и ночь. В интернате тоже многое изменилось. Исчезли немногочисленные преподаватели-мужчины, питание как-то сразу оскудело, Бешеный с дружком свалили на фронт, вместо них появились развязные хлопцы с захваченной врагами Украины, а на дисциплину даже самые строгие воспитатели махнули рукой. Несколько мальчишеских группировок активно враждовали и боролись за власть. Марк держался обособленно, и поэтому ему доставалось ото всех. Однако, припомнив, какой безотчетный страх порождает у людей низкий вибрирующий шум, Марк стал пользоваться своим талантом. Едва слышное горловое шипение быстро отбило желание связываться с ним даже отъявленных хулиганов. Странного мальчишку по прозвищу Композитор предпочитали не трогать.
Так прошел год. Фронт неумолимо приближался к Острогожску. В июне 1942-го эвакуация шла полным ходом, оборонять небольшой город военные не собирались, все силы концентрировались глубже, на Волге. Директор интерната каждый день названивала в горком и требовала вывоза сирот в безопасное место. В ответ ей кричали, что всё под контролем, и призывали не сеять панику.
Однажды в интернат заглянули два городских чиновника. Они переговорили с директрисой, взяли списки детей и успокоили ее:
– В конце недели пришлем машины, загрузим всех в эшелон и направим в Ташкент. Будете там дыни есть.
– Наконец-то! Наконец и о нас вспомнили, – причитала Зоя Ефимовна.
– А как же вы думали. Дети для нас – это святое.
Партийные чиновники в военных френчах без погон сели в автомобиль. Марк слышал их тихие реплики.
– Куда это? – спросил худой у толстого, показывая на списки воспитанников.
– По дороге выбросишь.
– С детьми никак не получится?
– Уже не успеем, войска получили приказ к отступлению. Нам бы партийный архив вывезти да оборудование с завода. Если сорвем, сам знаешь, по головке не погладят. А интернат… Что им будет? Не расстреляют же немцы детей. Пусть теперь они с кормежкой помучаются.
Машина с партийными начальниками выкатилась со двора. Улыбающаяся Зоя Ефимовна помахала им рукой, поискала алчными глазами светловолосую голубоглазую Марусю и поманила ее пальцем.
– После отбоя придешь ко мне. Я шоколадку припасла, – шепнула директриса девочке и запустила пятерню в светлые кудряшки. – Хорошая моя.
Маруся настороженно кивнула. А Марк болезненно сжал веки, отчетливо услышав те лижущие звуки, которые сегодня ночью будут раздаваться из постели жирной директрисы.