5 декабря 1946 года.
Китай, недалеко от г. Нанкин.
– Явился, – полутвердительно-полувопросительно уставился на прапорщика Бондаря капитан Голенко.
– Так точно, товарищ капитан! – немолодой мужик вытянулся в струнку.
– Отставить. Вот скажи мне, дорогой друг, чем это ты в деревне занимался?
– Налаживал отношения с дружественным китайским пролетариатом! – несмотря на серьезный тон, в глазах Бондаря светился огонек хитринки.
Никита вздохнул.
"Небось опять чего-нибудь на рисовую водку выменивал. Хомяк недорезанный!" – еще раз вздохнув, танкист грустно посмотрел на темнеющее небо.
– Товарищ капитан, я ж в свободное время. Службе никакого урона, а только польза.
– Ладно, Александр Юрьевич, чего менял-то хоть? Не патроны, надеюсь?
– Как можно, – замотал головой прапорщик. – Это ж подсудное дело. Только часы трофейные, да очки защитные. А то у меня поднакопилось.
– И как обмен?
– Удачно. Четырнадцать литров чистой водки плюс настоечка и чай. Мне уже насчет некоторых деталей с интендантом удалось сговориться, так что мы пер…
– Нет, нет, нет, – капитан решил даже не пытаться разбираться в хитросплетениях здешней экономики. – Даже слышать про эти ваши завихрения не хочу. Но смотри мне, попадешься – шкуру спущу. Свободен.
Наблюдая за развернувшимся прапорщиком, бодро шагающим к центру расположения батальона, Голенко в очередной раз горестно вздохнул и потопал в штаб.
"Вот, млин, распоясались. Как Шульга с политработы ушел, так им теперь все можно. А этот новенький замполит совсем никуда не годится. Черт-те чем занимается", – задумавшийся танкист едва не врезался в свой собственный танк.
– Как дела, Рыся? – нежно похлопав стального монстра по бронированному боку, Никита ловко залез на башню. – Снаряды в тебя загрузили? А топлива налили? – разговаривающий с железякой капитан мог показаться странным, но учитывая, что меньше недели назад эта самая штука спасла ему жизнь при встрече с целой батареей американских противотанковых самоходок (на лобовом листе насчитали потом восемнадцать отметин от не пробивших броню снарядов), а до того в боях на Пусанском плацдарме в Корее не сломалась ни разу и вообще вела себя донельзя идеально, то такое отношение офицера к танку казалось уже и не особенно странным. Танк-то ведь взаимностью отвечал.
– Никита! – старый знакомый, Ринат Бусаев, махал рукой, подзывая к себе.
– Чего тебе?
– Лавриненко вторую сотню взял!
– В смысле?
– Да в прямом!! Он на своей "семерке" вчера еще три британских "Крестоносца" сжег, так что теперь у него за две войны двести одна уничтоженная машина! Только что по радио передали! – Бусаев радовался так, словно это был его счет, а не знаменитого полковника.