Меркадье протянул ему волосатую руку.
— Ого! — воскликнул он. — Чуть больше двадцати лет, и уже позволяет себе оскорблять папашу Меркадье… Значит, в черепушке что-то есть! А ну-ка повторите, что вы сказали мне по телевидеофону!
— Прими-ка успокоительную пилюлю, старый хрыч! Она тебе не повредит! — произнес молодой человек без тени смущения.
Меркадье покатился со смеху. Он хохотал долго, со взвизгами. Затем уселся в свое кресло.
— Вот так-то и кладут начало своей карьере, милейший! — сказал он, обретя наконец спокойствие. И вдруг набычился: — А теперь за дело! Садись и выкладывай свою идею!
— Сначала возьми чековую книжку, — сказал молодой человек, — и выпиши чек!
Филиппом овладел новый приступ веселья.
— Силен, ничего не скажешь! — пробормотал он. — Силен! Обращается ко мне на «ты», хочет сразу заполучить денежки… Какая смелость! Это напоминает мне мою молодость…
Он выдвинул ящик стола, вынул оттуда чековую книжку, взял стило.
— Минуточку! — остановил его молодой человек. — Я хотел бы чек на предъявителя, а не именной.
— Вот как? Почему же?
— Предпочитаю сохранить инкогнито.
— Ну и оригинал же ты! Ладно. С моей стороны, воз можно, это не очень разумно. Тем хуже… Я играю! Игра, риск — только это ценно в жизни. Смотри: я выписываю тебе чек на предъявителя.
Посетитель спрятал чек в карман. Новая пауза. Глаза босса блестели от возбуждения.
— Итак, — мягко сказал он. — Твоя идея?
Молодой человек слегка вздохнул и устроился в кресле удобнее.
— Вот, — начал он. — Представьте себе типа, который плохо приспособлен к современной цивилизации.
— Начало неважное. Первое правило романиста или сценариста: главный герой должен быть симпатичным. Публика должна видеть в нем свое отражение.
— Публика увидит в нем то, чего он сам не решается увидеть. Это еще лучше.
— Ладно, продолжай!
— Этот человек решает порвать все нити, связывающие его с цивилизацией, и уехать в страну дикарей.
— Отлично, голубчик. Но почему он проникся отвращением к цивилизации?
— Потому что она оглупляет.
— Ого! Не слишком ли возгордился твой герой?
— Да, он довольно высокого мнения о себе. Допустим, что он чуточку поэт, чуточку мистик, чуточку безумец.
— Дальше. Пока мне не очень ясно.
— Он ненавидит все вульгарное. Он простил бы цивилизации жестокость, притворство, кривляния, но не прощает ее ослепление, глупость, противоречия. Не прощает того, что она сделала комфорт синонимом счастья, приспособленчество считает добродетелью, известность принимает за величие. Не прощает ей, что она измывается над людьми, задушила в них чувство протеста…