Он скатился в кювет и долго лежал, собираясь с силами.
Насыпь состояла из мелких и крупных камней. Гравий. Юрий попробовал вскарабкаться, но камни не держали. Тогда он достал нож и попытался воткнуть его. Сделать это ему удалось лишь после нескольких попыток. Держась за нож и помогая коленями, Покровский попробовал подтянуться, но гравий сыпался, и он съезжал вниз. Тут у него возникло ощущение, будто какое-то хищное существо схватило его и тянет вниз… «Муравьиный лев», охоту на которого он видел в телевизионной программе «В мире животных».
Ничем не приметная ямка в песке. Но на дне ее, зарывшись так, что наружу торчат только раскрытые челюсти, спряталось странное существо. Оно состоит из одного, толстого, как у личинки, кольчатого брюха и неимоверных челюстей.
Хищник нетороплив, как сама судьба. А может, он знает: как ни велика земля, муравей случайно или из любопытства обязательно заглянет сюда. Тогда челюсти сомкнутся. Живой капкан не разожмется, сыпучие песчинки не дадут опоры ногам. «Муравьиный лев» не выпускает жертву. Самая страшная беда та, против которой нельзя бороться…
И все же шофер снова поднялся, лег грудью на насыпь и, подняв руки как можно выше, воткнул нож между камнями. Последний свет еще горел в нем. Гравий сыпался, и он опять оказывался внизу. «Муравьиный лев» держал крепко. Свет, не позволявший Покровскому уснуть третьи сутки подряд, погас…
Палата номер два Ленинградской клиники термических поражений была из самых трудных. Шесть коек, шесть больных — шесть очень непростых задач профессора Алексея Николаевича Орлова. Если бы профессора спросили, почему он положил шофера именно сюда, он, наверное, сказал бы, что тяжелым больным не вредно знать, что есть люди, которым не легче. Кроме того, в сибирской больнице шофер постоянно находился один в реанимационной палате и наверняка устал от своих болей и слабостей, от тишины и мыслей, которым ничего не мешает лезть в голову.
Шофера положили у окна рядом с обожженным кислотой гальванщиком Виктором Колосовым. Колосов был общительным и веселым парнем, кроме того, выздоравливал, и его оптимизма могло хватить, кажется, на всю палату.
С Колосовым профессор договорился о том, что он будет присматривать за шофером и поддерживать по возможности.
Теперь, входя в палату на утреннем обходе, профессор первым делом поглядывал на Колосова, но тот безнадежно качал головой.
Когда профессор разговаривал с Покровским, его не покидало ощущение, что шофер думает о чем-то своем. Думает беспрерывно и напряженно, словно решая сложную задачу. Впрочем, на вопросы отвечал точно и спокойно, может, чуточку медленно. Он как будто боялся показать, что на самом деле он не здесь, то есть только отчасти здесь, а в том, другом мире, где был постоянно.