Возле Савватия в подсвечничке горела большая храмовая свеча. Пламя в спертом воздухе колыхалось. Вся эта картина напоминала Павлу рассказы о первых христианах, которые он слышал на уроках Закона Божьего, о катакомбных церквах. Из тьмы то и дело проступали выхваченные неверным светом лица селян, и все они казались, как всегда это бывает в церкви, значительными, исполненными глубокой внутренней жизни.
Павел приметил нескольких баб в темных платках, повязанных по-особому, наполовину прикрывающих глаза. Беженки были босоноги, ничуть не боялись холодного кирпичного пола. Они сидели на своих клунках и, низко наклонив головы, таясь, жевали куски хлеба с салом.
Кольцов подвел к ним «пленную», сказал резко, по-командирски:
– Посадите на мягкое, покормите! И чтоб все было аккуратно!
Впрочем, он мог и не заботиться об этой юной генеральше. Под ее взглядом бабы быстро потеснились, уступили место и тут же достали краюху хлеба с куском сала. Нет, такую «пленную» не обидишь.
Кольцов ушел к себе, поймав у темного входа ненавидящий взгляд Греца. Чем-то их конфликт должен был разрешиться. И уж никак не миром.
Канонира привел к Слащеву конвойный. Генерал обосновался в Британах, почти на берегу Днепра, в доме швейцарского колониста-винодела, который уже давно покинул эти урожайные, но очень уж неспокойные места. Дом чудом сохранился, хотя внутри был разграблен вчистую. Ярко горели керосиновые лампы, белые стены с отпечатками когда-то висевших здесь картин, фотографий и ковров отражали свет, бросая его на расстеленные на столе карты. Окна были завешаны одеялами. Красная артиллерия – вот она, за рекой.
Сумасшедший план переправы и внезапного удара по группировке Эйдемана, как и следовало ожидать, сорвался. Ни шаланд, ни лодок не было, все они, выяснилось, уведены красными.
Слащев смотрел, как оперативник из штаба вычерчивает на схеме-полуверстке очертания Каховского плацдарма. Линии проволочных заграждений, рвов, окопов, блиндажей, позиций артиллерии. То и дело входил Шаров, приводя то одного, то другого разведчика, и тогда работник Оперотдела вносил изменения в схему, проворно работая резинкой и карандашом.
Начальник штаба Фролов только вздыхал. Все изменения были не к лучшему. И ночью красные продолжали укреплять свои позиции. Умудрились притащить, усилив понтонный мост, даже батарею тяжелых стопятидесятидвухмиллиметровых орудий. Все время подходила пехота, вкапывалась в землю.
Разведчики, ползавшие под проволокой, таившиеся в речных зарослях, были все на одно лицо: мокрые, вымазавшиеся в зелени травы или речной тины и бесконечно усталые. Казалось, и они понимают всю тщету своих стараний. Никогда красные не были так сильны, никогда не действовали с таким упорством и расчетом.